Он продержался не больше месяца. Ядовитое пламя, что сжигает тебя изнутри, делая заложником, привязывая к какому-то делу. Искусство ревниво и не любит, когда о нем забывают, требует к себе всецелого внимания. Человек, неспособный говорить так, чтобы его услышал каждый, ищет иные пути заявить о себе. Маяковски сам по себе не привык напрямую говорить о своих чувствах, он не болтлив в этом плане. Ричард обычно не считает правильным говорить все, что есть на уме. Но неправильно все свои мысли и чувства держать под замком, иначе они начнут убивать изнутри, пока не заставят тебя скорчиться от невероятной боли на полу, в ожидании, когда все это кончится.
Это как недуг - страшный, неизлечимый. Это хуже, чем оказаться в наручниках, потому что на самом деле твои руки свободны, и ты волен делать все, что угодно. Вот только ты не знаешь, что ты должен делать, не знаешь с чего начать.
Он почувствовал это еще в детстве, когда впервые захотел создавать, в его руки попали лист бумаги и самый обычный карандаш, и тогда он осознал, что это то, чему он готов отдать всю свою жизнь. Ричард всегда хотел быть творцом. Когда остальные дети играли в мяч, катались на велосипедах и стесывали себе колени об асфальт, этот мальчишка не мог оторваться от картин Матисса.
Его руки не должны быть в покое, как и разум... он чувствовал это, ощущал каждой клеточкой своего тела.
Глаза Маяковски всегда были в поиске материала, он знал, что и где не так и знал, как это исправить. Искал подобных себе, глядел в оба.
Слишком тяжело не уподобляться безумным гениям, чьи истории знакомы Маяковски с самого детства. Ричард не был гением. Он имел чарующий взгляд на мир, но боялся стать заложником своих идей. Потому что Ричард знал, что это однажды обернется. Как постулаты он держал в своей голове то, что Ренуар даже после паралича писал кистью, которую ему вкладывали между пальцев, а Ван Гог ел желтую краску и пил скипидар. Маяковски боялся стать жертвой своих фантазий, что однажды ясный разум покроет пелена забвения, и он больше не будет опасаться попадания скарлет на кожу, позволив ужасному яду вызвать гниение заживо на его прекрасных руках, уподобится Гойе и получит свинцовое отравление. Потому что все краски Ричард смешивал для себя сам.
И подлая скарлет была одна из его любимиц.
"Да не трясись же, не трясись же так!" - крепкие отцовские руки сжимают локти маленького Ричарда. Мальчишка никогда в своей жизни не брал в руки камеру, ему было десять, когда отец разрешил ему сделать это.
"Ты, может быть, оператором никогда не станешь, но картинку просто обязан делать ровной", - юный Маяковски вцепился камеру, боясь уронить ее. Несмотря на волнение, ему нравилось это - смотреть на мир через объектив, оставлять его неясный, смазанный отпечаток на пленке. С детства Ричард полюбил снимать цветы. Особенно утром, когда они вновь распускаются после ночного сна. Он просыпался рано, чтобы застать эти чудесные моменты в материнском саду. Ухоженные нежной, легкой рукой они были приветливы с каждым, Маяковски хотел запечатлеть это. Он рисовал их множество раз, снимал на кинокамеру не реже.
Ричард был художником, но в двадцать пять лет он начал карьеру по специальности. Потому что забавляться с красочками и бегать за всем, что покажется Маяковски красивым, с камерой в руках - это детское, это ненадежно. Ему была нужна работа, чтобы обеспечить себя. Поэтому он променял любимую студию, на душный офис. Иначе было нельзя.
С Марго все вышло случайно. Она извинилась за то, что устроила в ночном клубе и пообещала, что если еще раз соберется туда, то Маяковски приглашать с собой не в коем-случае не будет. (Нервная усмешка проскакивает на лице мужчины, надо же, какое одолжение.) Она предложила поговорить с отцом, чтобы тот восстановил Ричарда на работе, но Маяковски отказался. У него теперь появилась замечательная возможность всерьез заняться живописью. С деньгами проблем возникнуть не было должно, так как за восемь лет работы на банковском счете накопилась приличная сумма. Месяц, другой будет писать, быть может, попробует набраться смелости выставить некоторые картины на аукцион. Ричарду есть чем заняться, помимо скучного перекладывания бумаг с место на место и монотонного вбивая данных в электронные таблицы.
Но он забыл, что от Марго избавиться так же просто, как он избавился от работы, не выйдет. Узнав, что Маяковски не оставил свою детскую страсть, она просила написать её портрет, преисполненная самолюбования, она добивалась этого от Ричарда с навязчивой настойчивостью. Мужчина тогда пожалел, что не придумал какую-нибудь глупость, вместо того, чтобы честно признаться почему он больше не хочет работать на Бёрга. Куда проще, привести её к себе в дом, да и, с видом вдохновленного творца, быстро сделав несколько мазков, выпроводить её прочь. Маяковски так не может. Он привык, что если что-то делать, то нужно делать хорошо, доводить работу до идеала.