- Сядь и успокойся, мне уже лучше... может быть это от волнения, - добавила я в конце, но прозвучало не убедительно после пяти лет на сцене.
- Тебе точно не хуже? - он сел за стол напротив меня, после того как получил утвердительный кивок.
Мне было далеко не лучше, но мне не хотелось принимать помощь и заботу Романа. Какая-то часть внутри меня отказывалась мириться с его присутствием в моей жизни, по крайней мере, в этот период и в этот вечер, и я понятия не имела почему. Что-то отталкивало меня от него, приказывая держаться подальше, словно это человек действительно мог мне навредить. Но разве мог он?
- Просто помоги мне подняться в комнату, я чувствую только неимоверную слабость, но это, наверное, всего-навсего обычная усталость, - опираясь руками на спинку стула, я смогла встать самостоятельно. Роман проследил за мной, по его взгляду было ясно, что он поверил в то, что я утомилась, и как только я хорошенько отдохну, мне станет лучше.
- Ладно, если что будет нужно или вдруг станет хуже, позвони обязательно, - придерживая меня одной рукой за локоть, а другой, на всякий случай, опираясь на перила, мужчина помог мне добраться до второго этажа. Его чрезмерная опека невольно вызывала во мне смех, который с трудом удавалось сдерживать.
- Хорошо, если мне понадобится твоя помощь, я обещаю позвонить, - с этими словами мы расстались, внизу захлопнулась дверь, и Роман вскоре скрылся на другой улице.
Родители и Тина уехали на два дня куда-то к родственникам. Одно дело - сказать, что я могу это сделать. Другое, - действительно совершить поступок, надеясь избежать укоров совести и правосудия. Я не спала третью ночь, что явилось причиной моей слабости и ужасного состояния. Я ждала наказания за содеянное, все мои мысли были заняты ожиданием, что за мной приду. Что меня лишат свободы и не будет в этом виновных, кроме меня самой. Ни Тина, ни Марго, ни Маяковски, только я одна буду виновницей всех своих бед и всего того, что я натворила.
Лунный свет проникал в комнату через окно, раскрытое настежь, и белой плоской тянулся по краю кровати не далеко от моих босых ног. Потоки свежего морозного воздуха текут плавно и размеренно, обволакивают меня, если бы я могла их видеть, то они были бы, словно одеяло, что протянулось от подоконника до самой двери. Я в безопасности, когда вокруг меня холод. Мне спокойно. До этого все мое тело горело, воздух, что я вдыхала, казался раскаленным, он сжигал каждую клеточку внутри меня, каждый миллиметр моего организма. Казалось, что я лежу не на собственной постели, а на раскаленных докрасна углях. Мое счастье, что семья не видела моих ночных лихорадочных метаний.
У меня был жар, я, боялась, что не смогу проснуться следующим утром и радовалась, что не могу уснуть. Мне стоило бы принять какие-нибудь лекарства, в действительности позвонить Роману и попросить его о помощи. Но все что я сделала - открыла окно. Вихрь прохладного воздуха ворвался в комнату, протянув за собой снежную пыль, порошинки которой оседали на моих плечах, ключицах, лице и таяли, только коснувшись разгоряченной плоти. Они сверкали в лунном свете алмазным блеском, падали к моим ногам. Вернувшись в постель, я откинула одеяло, которое в эти секунды весило, больше тонны, прижимая меня к кровати и заставляя умирать от жары.
Я смотрела в потолок, лежа неподвижно, истощенная и не в силах уснуть. Трещинки на штукатурке темными ниточками протянулись надо мной, во мраке ночи напоминая мрамор. Что будет дальше? Что случится через секунду, минуту, час?.. Стайки мурашек бегали по всему телу, от шеи к ногам, я то и дело вздрагивала. Обхватывая плечи руками, пытаясь успокоить себя. "Все будет хорошо, никто тебя не тронет", - молча уговариваю себя, но собственный голос в голове дрожал, звучал жалко и неуверенно.
Было около пяти часов утра. После беседы с Маяковски я вернулась домой и заперлась в своей комнате. Никто не возражал. Все думали, что я готовлюсь к концерту. Пальцы без моего участия, рефлекторно, перепархивали с одной клавиши на другую, легко, непринужденно, как учили этому с детства, непрерывно наигрывая мелодии, заученные еще давно. Я плакала, тихо плакала, чтобы меня не слышали, чтобы меня никто не потревожил. Информация - золото, когда она в умеренных количествах. Но когда она обрушивается, словно лавина с вершины гор, это подобно пытке. Ты знаешь слишком много того, что тебе не стоило бы знать. Ты влезла не в свое дело. И ты никому ничего не должна говорить. Молчи. Я играла всю ночь, не намерено посвящая каждую ноту Маяковски. Вторую же ночь, я провела в горьком предвкушении расправы, ожидая, что вот-вот и в мой дом, так же как и в дом Ричарда, ворвутся люди, перевернут все в поисках меня, а мне не хватит смелости выйти и гордо принять свою участь, свое наказание.