Собачий рай

– Бро-осьте! – скользнув взглядом по ее напомаженным губам, ухнул, как филин, Швыдковский. – Он так… по-тихому высасывал ее глазами. Знаете, в какой-то момент мне даже показалось, что они переспали. Но это так, пустое… Даже если в порядке бреда представить себе, что это произошло, то лишь в силу какой-то невероятной случайности.

– Хорошая девчонка?

– Дурочка, насмотревшаяся постановочных сериалов про тайные игорные клубы. Игрок хоть и рисковый, но весьма посредственный, шума больше. Покрутилась пару-тройку месяцев и пропала, как будто и не было. У нее был какой-то дикий муж – молодой парень из тех, что трахаются в музеях, портят дорогие машины, бросают «коктейли Молотова» в полицию и снимают все это на камеру. Воинственная оппозиция, а по мне – так полные кретины. Мне кажется, она искала себе другого мужа или просто приключений на свою задницу. Поняв, что у нас ловить нечего, ходить перестала.

– И что, Роман на нее запал?

– Вы понимаете, – проигнорировав ироничный тон Варвары Сергеевны, Швыдковский нахмурил узкий лоб с истончившейся бледной, испещренной мелкими морщинами кожей. – Роман был не из тех, кто западает в хорошем смысле на женщин. В нем этого не было.

– Чего именно не было? – не поняла Варвара Сергеевна.

– Радости, – мечтательно и грустно вздохнул он. – Пусть грешной, но радости. Карточная игра – тоже радость… Я могу быть с вами предельно откровенен? – спросил Швыдковский.

– Только на это и рассчитываю, – улыбнулась она в ответ.

– Я много лет наблюдаю различных преферансистов и могу сказать, что по тому, как человек ведет себя в игре, о нем можно сказать если не все, то очень многое. Роман был крепким середнячком, азарт не выказывал, к проигрышам и выигрышам относился сдержанно. Такие всегда нужны за столом, но о них не тоскуют, не разбирают их слова на цитаты, не ждут их и не стремятся с ними выпить или продолжить знакомство вне игры. Таких ведет по жизни зависть и затаенный гнев, они радуются только чужим поражениям и по ночам смакуют их, как другие – женщин. В детстве, в моем старом дворе в Харькове, у нас был мальчик. Он умудрялся тихой сапой подначивать компанию на разные свойственные подросткам мерзости: мучить подыхающих голубей, сбросить с балкона наполненный водой презерватив на голову старой сварливой соседки, напугать из-за угла вредного учителя. При всех его задатках он не был лидером, но каким-то непостижимым образом вкладывал гадкие мысли в головы других, да так ловко, что, по факту, придраться было не к чему. И вот когда нашей компании удавалось что-то пакостное сделать, этот спокойный мальчик словно раздувался в размерах, переполнялся какой-то силищей, которую не смел выпустить наружу. Рома чем-то неуловимым мне его напоминал… Жаль человека, но плакать о нем никто не будет. Кстати, а как именно его… как он умер?

– Его убили в собственной бане.

– Боже мой… Как же так? За что?! – схватив со стола бумажную салфетку, Швыдковский промокнул лоб.

– Этим занимается следствие. Я обещала, что про убийство говорить не станем, – выкрутилась Самоварова. – К тому же я действительно не совсем в теме. Выполняю работу скорее биографа. А тайны следствия на то и тайны.

Принесли счет, и Варвара Сергеевна открыла приложение для оплаты, но Михаил, заметив ее жест, быстро достал из кармана портмоне.

– Обижаете!

Рассчитавшись, он встал – померкший, напуганный, из-за парадного белого пиджака еще более жалкий в своей болезненной худобе, похоже, только к концу разговора вполне осознавший, что произошло с его бывшим товарищем.

– Как звали ту девушку? Игрока? – выходя из придерживаемой для нее Швыдковским двери на долгожданный свежий воздух, поинтересовалась Варвара Сергеевна.

– Агата. Дмитриевна. Пустое. Не тратьте время. Эта мелкая хищница была ему так же чужда, как и он ей. Он нам, тем, кто видел его каждую субботу три года подряд, остался чужд, а ей – тем более.

– Как считаете, Роман был болен? – открывая приложение «Яндекса», как будто невзначай задала она неприятный вопрос.

– Мы все, так или иначе, больны. Раньше – из-за отсутствия возможностей и предложений, сейчас – от переизбытка того же. – Швыдковский оглянулся на белое здание клиники, и Варвара Сергеевна уловила в его взгляде усталую неприязнь. – Никто теперь не хочет брать ответственность за ваше здоровье, зато предложат десять вариантов дорогостоящего лечения. Всю жизнь ненавидел совок, а теперь все чаще по нему тоскую. Лекарств было мало, но были идеалисты, для которых клятва Гиппократа хоть что-то да значила. Сейчас же все, включая младший персонал, заделались бизнесменами, на одном ковиде сколько посредники подняли на тестах, а торговцы-псевдомедики – на бадах и прочей ерунде! В совке их называли шарлатанами и сажали.

– Отчасти соглашусь… Но тоскуем мы не по Советскому Союзу, а по оставшейся в нем юности.