Кроме работы по обработке льна, на заводе есть работа по его сортировке.
В крестьянском льне всегда есть несколько сортов в каждом пучке, и, в сущности говоря, крестьянин всегда проигрывает, потому что ему оценивают весь пучок по худшему пряденью. Нужно изменить систему сортировки, уточнить ее. Вообще из торговли льном нужно как можно дальше удалить виртуозность, ловкость рук и гениальность глаз.
Хобоцкий завод сейчас стоит, ждет новых машин и костротопок. Пойдет он в ход через несколько недель. На дворе в прошлом году была начата выкопка пруда, но по предложенным ценам крестьяне работать до конца не стали. Так сейчас пруд стоит, и деньги не заплачены. Крестьяне не настаивают, чтобы им заплатили сейчас, потому что с заводом ссориться не хотят, но и не работают. Да еще неизвестно, правильно ли копать пруд на этом месте: воды поблизости мало.
Идет разговор о том, что нужно было бы создать завод — побольше чем в Красном Холме.
Днем, по невероятной дороге, через замерзшие лужи лошади потащили меня и другого человека из завода в город. По дороге нас обогнала тройка, на которой везли одного из сортировщиков льна. Он заболел на приемке льна. Думаю, что от волнения и переутомления. Мы тихо двигались и через два часа были в городе. Еще через несколько минут станция. На станции госзаготовители в романовских полушубках громко, как умеют говорить только в России, обсуждают вопрос о состоявшемся сражении. Обсуждают шансы кооперации. А в углу в роскошных шубках сидят два немца явно концессионного происхождения.
Перед станцией, на пустом еще от поезда пути, стоит высокая автомобильная дрезина. Подхожу, расспрашиваю шофера. Шофер немножко стесняется того, что ездит на машине без руля, что, конечно, является для шофера крайней деквалифицированностью. А люди в шубках это, оказывается, действительно концессионеры «Мологолеса». Осмотрели лесопилки и место, где будет построен завод для обработки древесной массы. На путях стояли бесконечно длинные поезда с желтыми от стаявшего снега досками.
Паровоз стоял на пути и пришивался то к одному, то к другому концу состава.
Немцы сидели в буфете и спрашивали дичи. И то снимали, то надевали роскошные шубы. В романовских полушубках торговцы волновались и обсуждали вопрос о том, сколько льна прошло на вчерашнем базаре.
Льна прошло, кажется, до 5 тысяч пудов, из них половина досталась кооперации.
ТРИКОТАЖНЫЕ МЕСТА И ЛЬНЯНЫЕ ПОЛЯ
Мне пришлось побывать в районе Лихославля. Это — станция между Москвой и Ленинградом. Места унылы, большие болота, глиняные поля, а на полях лежат камни. Невысокие мореные пригорки. Бедные места. А деревни здесь богатые и много новых построек. Рядом со старыми избами стоят новые, очевидно на запас; еще не жилые. Особенно богатым кажется этот край тому, кто видел черноземную полосу. Дороги проселочные, но через речки построены новые, еще не потемневшие мосты. Деревня от деревни отделена заборами в четыре палки, в заборах надежно устроены ворота на деревянных петлях. За заборами — рожь в человеческий рост вышиной, гречиха цветет, как густой рой белых мух, подымающихся с земли. Рожь и гречиха справляются с сорняками. Но чертополох и васильки торчат местами слишком нагло. Особенно угнетен ими лен.
Лето. По дорогам движение еще не от деревни, а на деревню: из машинных товариществ везут молотилки.
Овес виден хороший, рослый, это — иностранец из Австралии. К сожалению, семенного материала мало, местами деревни хотят перейти на общественную уборку урожая, но этого нельзя сделать, пока деревня не получит обезличенное, чистое, сортовое зерно.
На скошенных полях клевера краснеют маленькие мохнатые клинья клевера, оставленного на семена. Клевера не хватает для посева, и это расстраивает севооборот. Местами земля осталась незасеянной. Пермские семена, привезенные сюда, оказались хорошими, а заграничный клевер на второй год не вышел. Нужда в клеверных семенах очень большая. Спрос на них все время возрастает: в этом году лугового сена мало, но те, кто посеял клевер, обеспечены кормами.
«Это картофельное поле — уже город» — так мне сказали в Лихославле. Лихославль — город уже две недели. Граница, отделяющая здесь город от деревни, проходит через поля, захватывая их. У Кустсельсоюза контора в городе, а склад в деревне, через дорогу. Эта чересполосица как будто не случайна. Город и деревня перепутаны в самом быту всей местности. Так, в соседнем Боровическом районе живут кустари, главным образом трикотажники. За трикотажной машиной работают женщины. Обычно в две смены по 8 часов. За прокат машины союз берет 1 р. 20 к. в месяц с одной работницы. Большая часть работниц кооперированы. Есть товарищества, в которых кооперировано 60 %. Для окраски ряда существует 3 кооперативных завода. Но несколько тысяч трикотажниц работают на хозяйчиков. Кооперация не имеет силы объединить их. Капитал у союза оборачивается не больше двух раз в год, а средства заемные на три месяца.
Быт у трикотажниц полугородской, избы оклеены обоями, разговор тоже городской.