Когда схлынул народ, я набил в галоши сена и пошел по липкой грязи. Мне интересно было посмотреть, что покупают крестьяне на рынке. Они покупают мясо, баранки, расписные в полоску телеги, колеса, ведра, чугуны по 20 коп. ф., шинное железо, а мануфактуру покупают на вес. Это я видел в первый раз. Много ларьков и на некоторых надпись: «весовой лоскут». Лоскут этот довольно крупный, до 1½–2-х аршин в куске. Потом я расспрашивал о происхождении этого лоскута. Лоскут странный. Например, есть много головных платков, разорванных, а потом сшитых на машинке. Оказывается, это заводской брак.
Когда на заводе бракуют товар, за то ли, что пропущена нитка или не вышел узор, то брак этот рвут на части и продают весом. Лоскут этот скупают торговцы, сортируют по цветам, подбирают, сшивают и продают крестьянам. Вероятно, все это очень разумно, как все существующее, но дико думать, что платок рвут, чтобы потом сшить опять и продать крестьянину. Очевидно, бороться за качество можно тогда, когда есть товар, а не тогда, когда его нет. Тогда нужно не уничтожать товар, а понижать цену. Фунт лоскута в первое время моего появления на рынке стоил очень дешево, а сейчас стоит до 1 рубля — 1 р. 30 к. Продают нитки, но только при мне продавали белые и желтые. Продавали бусы. Ассортимент у частного торговца напоминает лотерею. В кооперативных лавках ассортимент лучше, но с большими провалами.
Лошадей на базаре было продано мало.
Пошел снег, серый, густой. Быстро упаковывали скупленный лен, затягивали его рогожей на возах в большие тугие подушки. Дорога портилась у всех на глазах. Цена на извоз поднималась. Я сел на свою маленькую телегу, которая стала еще меньше оттого, что на ней поместилась большая кадушка, и поехал.
Подъехали к Красному Холму.
В Красном Холме мой возница опять затосковал, затосковал его дед и сквозь стоны рассказал, что лошади нельзя ехать дальше. В семье была радость — сбавили продналог. Посидел. Сходил на ригу, посмотрел, как треплют лен о палку. Лен неважный в этом году, недлинный, а на базаре видел пучки с черными пятнами. А сейчас льна и немного — пропал на стлище. Меня уговорили еще раз переночевать в деревеньке. Мне было жалко лошади с ее щекотливыми ногами, и я решил из этой деревни пройти на Хобоцкое пешком. Вознице было очень жалко меня, но лошадь жальче. Пошел меня провожать; мы шли по межам, через мокрые поля, сквозь мокрый снег; я закрывался мокрым портфелем. Снег тает. Сзади, далеким кругом обойдя Хобоцкое, подошел к заводу. Поднялся кверху; тепло. Здесь я остался ночевать. Утром мне показали завод. Хобоцкий завод совсем небольшой и похож больше на мануфактуру. Сейчас в нем устраивают вентиляцию, и вытяжные трубы ставятся над каждой стенкой. В прошлом году вентиляции не было, и пыль стояла такая, что трудно было увидать собственные руки.
Льняное волокно — волокно несчастное, оно еще не дождалось заводской обработки. Хлопковое волокно хуже по качеству, вытесняет его как хочет, оно как будто специально родилось для завода. И на Хобоцком заводе машины для льна выглядят как-то ненастоящими; вибрирующая часть машины сделана из чугуна и, конечно, лопается. Но мялки работают не так плохо. Хорошо работают куделеобрабатывающие машины, машина системы «Кухельмейстер». Слабое место завода представляют трепальные колеса. Их 18, и они стоят в два ряда. Но это явно не машины, а станки. Вот такого-то именно вида были трепальные колеса, вероятно, при Иване Грозном. Их продуктивноспособность в два раза больше, чем при ручном трепании, а выход продукта ниже, чем при ручной обработке. Эти 18 колес не дают и 20 пудов продукта в день. Правда, оттрепывают они лучше, чем палкой, но зато получается меньше длинного волокна. На заводе мне говорили, что последнее время качество волокна улучшилось. Это именно типичный разговор мастерской, а не завода. Здесь нужно приспособиться к приборам, поймать какой-то секрет. Заготовили в этом году тресты 15 тысяч пудов. Нужно около 100 тысяч пудов. Из заготовленной партии около половины самого лучшего сорта. Крестьяне говорят о качестве продукции завода с уважением, отмечая, что так руками льна не обработать. Но на цены жалуются. Но дело не в одной цене. Работа по мятью и трепке льна очень тяжелая, но она не рискованная работа и занимает дешевые женские никаким профсоюзом не охраненные руки. Рискованна работа по стланью льна. В этом году, хотя небольшая часть льна, но все же попадает под снег на стлище. Бывали гораздо более худшие годы. Дождь тоже враг волокна. Крестьянин с большей охотой отдал бы лен, чтобы мочка производилась на заводе. А завод берет у него уже стланную солому, тогда, когда достаточно двух дней, чтобы отмять, оттрепать ее и получить за продукт деньги. И самые машины, которые обрабатывают лен, не настоящие. У каждой машины стоят несколько человек, которые ее подпихивают как телегу в бездорожье.
Безусловно, выгодно ставить сейчас мялку в селах, потому что это улучшает продукцию и сберегает труд.
А вот для трепанья, очевидно, нужно придумать другие машины.