Через Савеловский вокзал — путь в уездную узкоколейную Россию. Поезд идет 230 верст 17 часов; он стоит на станциях, не зная, как извести время. В вагонах едут сезонные рабочие, возвращающиеся из Москвы, торговцы — на ярмарку. А поезд идет медленно. Версты каплют. У станции «Красный Холм» города нет; есть грязный кружок вокруг садика и несколько тележек. Еду в город за две версты. Город «Красный Холм» — город вокруг двух соборов. В базарный день сюда набивается народ. В небазарный день все тихо, город пуст. Против собора двухэтажный дом — «Производсоюз»; здесь оживленно.
Все уезжают.
Назавтра генеральный бой — годовая ярмарка, Сергиев день в селе Малахове за 30 верст. Деньги должны были прийти с поездом, но не пришли, их занимали в городе, скребли по всем кассам, доставали у товариществ и сейчас ими набивают саквояжи. Сортировщики уже сидят на тележках. Места для меня нет, потому что лошадь по такой дороге лишнего везти не может. Мне достали маленькую лошадь, маленькую тележку и маленького крестьянина. На всем этом я едва мог поместиться с портфелем. 30 верст немного, и я поехал. «Лошадь у меня щекотливая, — сказал крестьянин, — она на передок не кована и шоссе боится». Задние ноги щекотливой лошади тоже были не кованы, и мы поехали не по шоссе.
Несколько дней лил дождь.
Шоссе, как насыпь, возвышалось среди двух длинных болот. «Наши лошади, — говорил мне возница, — к воде привыкли, мы около реки живем». И лошадка действительно довольно весело везла тележку по грязи. Разговор от самой станции «Красный Холм» везде один и тот же — лен, лен и клевер. Клевер привел в этот край лен, который любит расти по клеверищу, и привел с собой также и скот.
Мы выехали из «Красного Холма» часа в три.
Я не знал, куда девать время на этой дороге, на которой версты капали так медленно. Ночевать пришлось в одной деревне в одиннадцати верстах от села Хаботское. Изба чистая, стены мытые и тараканы свежие, не противные. «А обои мы скурили сами», — сказал мне хозяин, и я получил еще один пример крестьянского бестоварья. В соседней комнате мычал и стонал дедушка, спал он сидя, упершись на грязный ларь (говорят, так спит уже 10 лет). Хозяин хитрил со мною, чтобы я остался переночевать и дал отдохнуть лошади. Рассказывал мне о том, что он из Ленинграда и был конфетным мастером; объяснил мне, как делаются «атласные подушечки» и конфеты с ромом.
В деревне рабочих из города довольно много; все они мечтают о городе.
В час ночи постучали в окно. Вызвали хозяйку мять лен. Лен мнут обычно помочью, потому что для мятья нужно топить ригу. На риге собирается сразу 8–10 женщин и мнут с ночи до света, до другой работы, а это как будто не считается. Наминают по полпуда на человека волокна на самодельных мялках.
Мнут наскоро, сгущая работу, деньги нужны наспех.
К двум часам подняли и меня.
Повезли.
Дожди снесли три мельницы, и ехали мы в объезд. Лошади больше не боялись щекотки, потому что дорога шла с борозды на борозду. Осенняя дорога, приминающая поля. У одного моста нас остановили и взяли за переезд; мост был крестьянский, взяли за переезд случайные люди, которым было не лень не спать, взяли пятиалтынный. Через другой мост просили пятьдесят копеек, но мы сумели проехать, не заплатив. На обратном пути техника уже была усовершенствована, мост разобрали — говорили, что он сломан, — и брали деньги не за переезд, а за починку.
Еще раз доночевывали в пути, в доме у кузнеца, почти под самым Малаховым.
У хозяина дома семья была большая. Спали всюду — на полу, на стульях, на деревянных диванах. Здесь в сарае работала мялка с деревянными вальцами. Она наминала за 8 часов работы 10 пудов волокна. Таких мялок на деревне много. Их сдают напрокат от 25–50 коп. в час. Есть мялки с конным приводом.
Ими крестьяне широко пользуются и даже перевозят из деревни в деревню.
Кузнец вез на базар 6 пудов волокна.
Считалось, что лен вздорожает к новому году, так что наминали те, кому деньги нужны очень спешно. Мой возница совсем не вез льна на базар и говорил, что привоз будет небольшой, лен на базар не пускали кооперативные товарищества, скупая его дома.
Светлело. Звезды таяли в голубеющем небе. Где-то влево, далеко, стояло зарево, горела какая-то деревня. Сзади нас вставало солнце. По дорогам шли люди на ярмарку, ехали телеги, к телегам были привязаны лошади, а рядом прыгали покрытые еще не шерстью, а пухом, особенно на спине, жеребята. Хвосты у жеребят курчавые, витые, как булки.
Малахово началось конской ярмаркой.
Улицы были переполнены телегами, лошадьми. Среди толпы, взяв лошадь за узду, бегали продавцы, показывая своих лошадей. Возы наполняли улицы так, как никогда не бывают переполнены тротуары города пешеходами. Длинные оси крестьянских телег спутывались и зацепляли друг за друга.