Собрание сочинений. Том 3

Моя поэзия,                   как Золушка,забыв про самое свое,стирает каждый день,                                  чуть зорюшка,эпохи грязное белье.Покуда падчерица пачкается,чумаза,           словно нетопырь,наманикюренные пальчикидевицы сушат врастопыр.Да,     жизнь ее порою тошная.Да,     ей не сладко понимать,что пахнет луком и картошкою,а не шанелью номер пять.Лишь иногда за все ей воздано —посуды выдраив навал,она спешит,                  воздушней воздуха,белее белого,                    на бал!И феей,            а не замарашкою,с лукавой магией в зрачках,она,

      дразня и завораживая,идет       в хрустальных башмачках.Но бьют часы,                      и снова мучиться,стирать,            и штопать,                            и скрестиона бежит,                бежит из музыки,бежит,          бежит из красоты.И до рассвета ночью позднеюона,      усталая,                   не спити, на коленях                     с тряпкой ползая,полы истории скоблит.В альковах сладко спят наследницы,а замарашке, —                        как ей быть?! —ведь если так полы наслежены,кому-то надо же их мыть.Она их трет и трет,                              не ленится,а где-то,            словно светлячок,

переливается на лестницезабытый ею башмачок.1960

На фабрике «Скороход»

А. Вознесенскому

По конвейеру                     едут                            туфельки.Вентиляторов гул нарастает,и шутя,           с быстротою туполевскойруки девичьи                     здесь летают.Им,     девчатам со «Скорохода»,обувь данная старомодна!Подавай им туфли модельные,не какие-нибудь —                             модерные!Тут про «Ночи Кабирии» споры,по полсотни к празднику сборы.Просто делятся тут секретамитак же просто,                      как сигаретами.И, любя девчат,                        но поругивая,вне веселой их лихорадки

смотрят старшие их подруги —виды видевшие ленинградки.Не играли фокстрот им лабухи.Они надолбы возводили.Отливали снаряды,                              по Ладогегрузовые машины водили.А в землянке порой                               хлопнешь стопку,и под хриплый фальцет патефончикавдруг захочется столького-столького,очень женского,                        потаенного.Над землею                  зенитки бахали,и кружились,                     грубы и грязны,их священные туфельки бальные —сапоги из армейской кирзы.И девчат болтовню обычнуюони слушают                    и молчат.Как за юность свою небывшую,им тревожно за этих девчат.Вот сидит за машинкой Верочка,на машинке прошвы строчит,ну а около нее —                          вербочка

из кефирной бутылки торчит.Очень любит Верка одеться!Что-то в этом есть даже от детства!Легкомысленной Верка кажется —в голове у ней столько ветра!Говорят про нее,                         что катитсяпо наклонной плоскости Верка.На нее боятся надеяться,но при первом раскате грозыэта Верка               тоже надела бысапоги из армейской кирзы!А сейчас             в белом платье с точечкамипавой выплывет пусть на паркет,с каблучками такими тоненькими,что как будто совсем их нет.Будь пушистою,                         верба-вербочка, —по природе ты такова.Будь красивою,                        Верка-Верочка.Одевайся.               Танцуй.                            Ты права.1960

Женщина и море