Собрание сочинений. Том 3

Я так много когда-то тебе обещал,ну а дать ничего не могу —                                          обнищал.Обещал тебе нас в синеве и листве,на зеленой листве,                             голова к голове,и по вишне прохладной за каждой щекой,и томительно пахнущий сеном покой.Мы хотели в Ирпень,                                 в полудрему и лень,где, наверное, есть тот обрыв или пень,на котором писал под левкои и лес,убегая сюда,                   гениальный беглец…Но сегодня нельзя убежать никудаот стыда за историю,

                                как от суда.Льют по-лютому ливни,                                     безжалостно льют,размывая надежды на мир и уютдля тебя и меня,                         в синеве и листве,на зеленой траве,                           голова к голове…Лакировщики борщ поглощают,                                                  урча.Видный критик подходит —                                            он мне до плеча.Но он все-таки треплет меня по плечу:«Вот сейчас вы такой, как давно я хочу.Не попались на удочку лестной молвы,и к гражданской тематике вырвались вы…»

Я в глазах твоих вижу презренье и стыд.Похвалою его                     для тебя я убит.Ты не верь —                    я не тот,                                я не тот,                                            я не тот!Просто весь я раздроблен,                                         как в паводок плот.Этот критик – он врет.                                    Ты не слушай вранья!Мои щепки ему по душе,                                       а не я!Ну а ты говоришь:                            «Нет,                                    ты именно тот.

Ты не плот, а эпохой взлелеянный плод.Ты – любимчик эпохи,                                    примерный сынок…» —и прекрасный твой взгляд нестерпимо жесток.Говоришь ты —                        эпоха мне кровная мать.Разве мать, она может калечить,                                                  ломать?Как коня, хомутали меня хомутом.Меня били кнутом,                              усмехаясь притом.А сегодня мне пряники щедро дают.Каждый пряник такой                                   для меня, словно кнут…Что – я этой эпохи лелеемый сын?Оцепляется проволокой Берлин,

и в ООН по пюпитру чуть-чуть под хмелькомобнаглевший хозяйственник бьет башмаком.Погляди на него – вот эпохи дитя.Разыгралось дитя, и уже не шутя.Нет квартиры у нас. Он на это плюет,за ракетой ракету готовя в полет.Над Ирпенью                     сырая осенняя мгла.Лакировщики мрачно играют в козла.Голодает Россия, нища и боса,но зато космонавты летят в небеса.Я страшней обнищал —                                     я душой обнищал.Ты прости, что так много тебе обещал.Август 1961, Ирпень

Бабий Яр