Собрание сочинений. Том 3

Над Бабьим Яром памятников нет.Крутой обрыв, как грубое надгробье.Мне страшно.                      Мне сегодня столько лет,как самому еврейскому народу.Мне кажется сейчас —                                   я иудей.Вот я бреду по древнему Египту.А вот я, на кресте распятый, гибну,и до сих пор на мне – следы гвоздей.Мне кажется, что Дрейфус —                                              это я.Мещанство —                      мой доносчик и судья.Я за решеткой.                       Я попал в кольцо.Затравленный,                       оплеванный,                                           оболганный.И дамочки с брюссельскими оборками,визжа, зонтами тычут мне в лицо.Мне кажется —                        я мальчик в Белостоке.

Кровь льется, растекаясь по полам.Бесчинствуют вожди трактирной стойкии пахнут водкой с луком пополам.Я, сапогом отброшенный, бессилен.Напрасно я погромщиков молю.Под гогот:                «Бей жидов, спасай Россию!» —насилует лабазник мать мою.О, русский мой народ! —                                      Я знаю —                                                    тыпо сущности интернационален.Но часто те, чьи руки нечисты,твоим чистейшим именем бряцали.Я знаю доброту твоей земли.Как подло,                что, и жилочкой не дрогнув,антисемиты пышно нареклисебя «Союзом русского народа»!Мне кажется —                        я – это Анна Франк,прозрачная,                  как веточка в апреле.

И я люблю.                  И мне не надо фраз.Мне надо,               чтоб друг в друга мы смотрели.Как мало можно видеть,                                      обонять!Нельзя нам листьев                               и нельзя нам неба.Но можно очень много —                                       это нежнодруг друга в темной комнате обнять.Сюда идут?                  Не бойся – это гулысамой весны —                       она сюда идет.Иди ко мне.                   Дай мне скорее губы.Ломают дверь?                       Нет – это ледоход…Над Бабьим Яром шелест диких трав.Деревья смотрят грозно,                                      по-судейски.Все молча здесь кричит,

                                      и, шапку сняв,я чувствую,                  как медленно седею.И сам я,             как сплошной беззвучный крик,над тысячами тысяч погребенных.Я —      каждый здесь расстрелянный старик.Я —      каждый здесь расстрелянный ребенок.Ничто во мне                     про это не забудет!«Интернационал»                            пусть прогремит,когда навеки похоронен будетпоследний на земле антисемит.Еврейской крови нет в крови моей.Но ненавистен злобой заскорузлойя всем антисемитам,                                как еврей,и потому —                  я настоящий русский!Август 1961, Киев

Битница

Эта девочка из Нью-Йорка,но ему не принадлежит.Эта девочка вдоль неонаот самой себя бежит.Этой девочке ненавистенмир – освистанный моралист.Для нее не осталось в нем истин.Заменяет ей истины твист.И с нечесаными волосами,в грубом свитере и очкахпляшет худенькое отрицаньена тонюсеньких каблучках.Все ей кажется ложью на свете,все – от Библии до газет.Есть Монтекки и Капулетти.Нет Ромео и нет Джульетт.От раздумий деревья поникли,и слоняется во хмелюмесяц, сумрачный, словно битник,вдоль по млечному авеню…1961

Над земным шаром