Собрание сочинений. Том 4

Я —      автомат в кафе на рю Жосман.В моем стеклянном чреве пластинки на смотру.Я на радость вам                          и на ужас вамцелый день ору,                         целый день ору.Тишина опасна. Нелояльна она.Чтобы ее не было,                            внимательно слежу.Мыслями беременна тишина.Вышибалой мыслей                               я служу.Сам хозяин ценит                            работу мою.Ловко я глотаю                        за сантимом сантим.Запросы клиентуры                                я                                  сознаю —я ей создаю                  грохочущий интим.Вам Джонни Холлидея?                                      Сильвупле!От слабости дрожит                                соплюшка под Брижитт.Пластмассовыми щупальцами

                                                роюсь в себе,и вот он,             ее Джонни,                              под иглой визжит.Седенький таксист                              присел на стул,приглядываясь к людям,                                       будто к миражу.Что вы заскучали,                            месье подъесаул?Я вам «Очи черные»                                вмиг соображу.Входит в дверь старушка.                                        С нею – мопс.Кофе и ликеру?                        Сильвупле, мадам!Я вам перекину                         в юность вашу мост —арию Карузо                    я поставлю вам.Только иногда                       о своей судьбетревожно размышляю,                                   тамуре запустя,какую бы пластинку я поставил сам себе.А я уже не знаю.                          Запутался я.

Может быть, ничто                              до меня бы не дошло,может быть, ничто                             не пришлось бы по нутру.У автомата вкуса быть не должно.За что мне заплачено,                                  то я и ору.1963

Нефертити

Как ни крутите,                         ни вертите,существовала                     Нефертити.Она когда-то в мире ономжила с каким-то фараоном,но даже если с ним лежала,она векам принадлежала.И он испытывал страданьяот видимости обладанья.Носил он важно                         облаченья.Произносил он                       обличенья.Он укреплял свои устои,но, как заметил Авиценна,в природе рядом с красотоюлюбая власть неполноценна.

И фараона мучил комплекснеполноценности…                              Он комкалсалфетку мрачно за обедом,когда раздумывал об этом.Имел он войско,                         колесницы,ну а она —                 глаза,                          ресницы,и лоб,         звездами озаренный,и шеи выгиб изумленный.Когда они в носилках плыли,то взгляды всех глазевших былиобращены,                как по наитью,не к фараону —                        к Нефертити.Был фараон угрюмым в ласкеи допускал прямые грубости,поскольку чуял хрупкость властив сравненье с властью этой хрупкости.А сфинксы                 медленно                               выветривались,и веры

          мертвенно                          выверивались,но сквозь идеи и событья,сквозь все,                 в чем время обманулось,тянулась шея Нефертитии к нам сегодня дотянулась.Она —          в мальчишеском наброскеи у монтажницы на брошке.Она кого-то очищает,не приедаясь,                     не тускнея,и кто-то снова ощущаетнеполноценность рядом с нею.Мы с вами часто вязнем в быте…А Нефертити?                      Нефертитисквозь быт,                 событья, лица, датывсе так же тянется куда-то…Как ни крутите,                         ни вертите,но существует                      Нефертити.1963

«Не радуйтесь чрезмерно вашей радости…»