Он промазал, охотник, он выругался,гильзу теплую в снег отряхнул,а по веткам разбуженным двигался,колыхая сосульки, гул.И береза с корою простреленной,расколдованное дитя,вся покачивалась, вся посверкивала,вся потягивалась, хрустя.И томилась испугом невысказанным,будто он, прикоснувшись ко лбу,разбудил поцелуем — не выстрелом,как царевну в хрустальном гробу.И охотник от чуда возникшегодаже вымолвить слова не мог.От дробинок его, в ствол вонзившихся,брызнул, брызнул березовый сок.И охотник, забыв об измотанности,вдруг припал пересохшей душой,словно к собственной давешней молодости,к бьющей молодости чужой.Зубы сладко ломило от холода,и у ног задремало ружье…Так поила береза охотника,позабыв, что он ранил ее.1964
Долгие крики
Ю. Казакову
Дремлет избушка на том берегу.Лошадь белеет на темном лугу.Криком кричу и стреляю, стреляю,а разбудить никого не могу.Хоть бы им выстрелы ветер донес,хоть бы услышал какой-нибудь пес!Спят как убитые… «Долгие крики» —так называется перевоз.Голос мой в залах гремел, как набат,плошади тряс его мощный раскат,а дотянуться до этой избушкии пробудить ее – он слабоват.И для крестьян, что, устало дыша,спят, словно пашут, спят не спеша,так же неслышен мой голос, как будтошелесты сосен и шум камыша.Что ж ты, оратор, что ж ты, пророк?Ты растерялся, промок и продрог.Кончились пули. Сорван твой голос.Дождь заливает твой костерок.Но не тужи, что обидно до слез.Можно о стольком додумать всерьез.Времени много. «Долгие крики» —так называется перевоз.7 июля, 1964, «Моряна»