Собрание сочинений. Том 6

В Будапеште,                      на улице Лаци Лайоша,в красном панцире листьев осенних                                                          есть дом.Ни мужчины,                      ни кошки,                                      ни пса, утешительно лающего:только женщина                           с русской поэзией в нем.Этой женщине надо при жизни                                                   поставить бы памятникза ее переводы                        с мычанья рязанских коров,с завыванья сибирской метели,                               с подстрочников плах или папертей,

где кричит по-венгерски                                       не смытая русская кровь.Это явочный дом.                             В нем свиданья особые, тайные.Под глазами хозяйки —                                      бессонницы синяки.Пьет с ней водку Есенин.                                       С ней курит махорку Цветаева.Пастернак с ней играет Шопена в четыре руки.Но, невольно сама на себя доносчица,забывая, что призраки —                                        рано ли, поздно —                                                                 уходят во мглу:«Я люблю одиночество!                                      Я люблю одиночество!» —

защищаясь от ночи,                                хозяйка стучит кулачком по столу.Ой ли, милая Жужа, ой ли?В этом крике – души нагота.Одиночество любят от боли,но от радости – никогда.Тишину одиночество дарит,избавляющую от обид.Одиночество не ударит,одиночество не оскорбит.Одиночество понимает,как мужчина не сможет понять.Одиночество обнимает,как мужчина не сможет обнять.Но на голые нервы надето

платье —              все в раскаленных крючках!«Я люблю одиночество!» —                                            это«Мне не больно!» —                                под пыткой кричать.А ведь больно,                       так, Господи, больно,что прижать бы к себе хоть кого.Одиночество любят тем больше,чем сильней ненавидят его.Женской боли                       при жизни                                     поставить бы следует памятник,чтоб стояла,

                    мужчин укоряя,                                             стояла века.Холодильника вздох.                        Пахнет паприкой, пеплом и «палинкой»,и, стуча по ступеням,                            скатываются груши-яблоки с чердака.Боль – со всех языков                                    и с молчания переводчица.Прокричать ненавистный подстрочник,                                                         застрявший в груди:«Я люблю одиночество!                                      Я люблю одиночество!» —а потом прошептать перевод:                                            беззащитное – «Не уходи!».Ноябрь 1971

Волчий суд