Для повестей фривольных,для шаловливых музфранцузский треугольник —жена, любовник, муж.Но как ты страшен, горекв продмагах и пивных:наш русский треугольник —поллитра на троих.Поллитра-поллитрушка,ты наших жен умней.Ты дура-потаскушка,разбитчица семей.Тебя разбить нетрудно.За гроши, за грошинас превращаешь в трупы —разбитчица души.В подъездах чьи-то тенимаячат, спички жгут,как бледные растенья,что орошенья ждут.Взлетают ввысь ракеты,а где-то у воротсивушный дух трагедийиз подворотен прет.Мольба простая этаГлафир и Евдокий:«Не пей!» — звучит как эхозавета: «Не убий!»Январь 1973
Рабочий поселок
«Поедем в рабочий поселок…» —сказал мне, вздохнув, Ярослав,и что-то в глазах невеселыхвозникло, предсмертье застлав.Возникли фабричные трубыи, вытертые на ходу,с шальной вермишелинкой губыв столовском веселом чаду.Возникли окраин колючки,где рыж курослеп у ворот,и чудо той первой получки,которая пазуху жжет.Возникли, как будто закатыкогда-то рассветных стихов,знаменного цвета плакатынад черным сияньем станков.«Поедем… На сбор я недолог —и книгу напишем вдвоем,а книгу «Рабочий поселок»так запросто и назовем…»Не стало теперь Ярослава,но вечны рабочая кость,рабочая тяжкая славаи мастера нежная злость.Работа его уважала.В бессмертие, что не для всех,походкою Жана Вальжанасутуло он входит, как в цех.И что-то во мне, как осколок,сидит и болит, и болит.Поеду в рабочий поселок,как мастер велел и велит.Хочу я, чтоб книга насталапод грохот шкивов, шестерней.Пусть будет в ней привкус металла,клеймо Ярослава на ней.Я так фрезерован эпохой,что мне заржаветь не пора,и правый и левый – в лепехуне сдавят меня буфера.В рабочий поселок поеду,где примут меня, как родню.Рабочего цеха поэтовдостоинства не уроню.Работу мою – непрерывку,одетую в дым и мазут,как дышащую отливку,истории шваркну на суд.Прощай, моя прежняя юность!Зазря я хвалить не люблю,и по-смеляковски сутулюсь,и по-смеляковски грублю.Но для новичка это счастье,когда, приглашая к столу,ему недоверчивый мастерпроцедит свою похвалу.Январь 1973