Собрание сочинений. Том 6

В час, когда умирают газеты,превращаются в мусор ночной,и собака, с огрызком галетызамерев, наблюдает за мной;в час, когда воскресают инстинкты,те, что ханжески прячутся днем,и кричат мне: «Эй, гринго!» – таксисты. —«Перуаночку хочешь – катнем!»;в час, когда не работает почта,и бессонно стучит телеграф,и крестьянин, закутанный в пончо,дремлет, к статуе чьей-то припав;в час, когда проститутки и музыгрим размазывают по лицу

и готовится будущий мусоркрупным шрифтом – во всю полосу;в час, когда все незримо и зримо,я – не в гости и не из гостей —прохожу авенидою Лимы,как по кладбищу новостей.Вся в плевках и грейпфрутовых корках,пахнет улица, словно клозет,но всмотрись – человеческий контурпроступает сквозь ворох газет.Это, скорчившаяся глухо,никого ни за что не виня,себе сделала пончо старухаиз событий вчерашнего дня.

Завернулась, от холода прячась,в право-левое до бровей.Все равно ей, что левость, что правость, —лишь бы стало чуть-чуть потеплей.Завернулась в скандалы, интригии футбольные матчи – до пят.Из-под ног манекенщицы Твиггиее ноги босые торчат.Лимузины, подлодки, ракетынавалились, к асфальту прижав.Скачки, яхты, стриптизы, банкеты —все лежит на крестьянских плечах.И витринная белая ламавидит горестно из-за стекла:

на лопатках ее кровь Вьетнамапроступает сквозь фото, тепла.Из-под сора всемирного рынка,не умея все это понять,смотрит ламой затравленной инка —человечества скорбная мать.Ее кривда эпохи согнула,придавили ее этажи,и она, как живая скульптура,правда мира под ворохом лжи.О витринная белая лама,ты прижмись к ее впалой груди,ее высвободи от хлама,в Сьерру-Бланку ее уведи!

Представитель державы великой,молчаливо склоняюсь, как сын,перед этим измученным ликом —скорбным ликом в каньонах морщин.Ведь забилась внутри одичало,под лохмотьями еле дыша,величайшая в мире держава —человеческая душа.«Перуаночку, гринго!» – с присвистоммне кричат, а я молча стою.Не хочу объяснять я таксистам,что нашел перуанку мою.Лима, июль 1971

Мусорщики Эквадора