Собрание сочинений. Том 8

Ну что же, пора диссидентствовать сновавсе с тем же зажравшимся быдлом в борьбе.Нам нехотя дали свободочку слова,свободу не слушать оставив себе.И это убило поэта-солдата,носившего в сердце другую войну,когда не читавшие «Хаджи Мурата»в кавказскую пропасть швырнули страну.Безденежный, но бескорыстный отважно,и кровь, как солдат, принимавший всерьез,не куплен госпремией, встал он однаждыи предупрежденье войне произнес.Но вся государственная обслугапоэту надменно внимала едва,а царь, да не батюшка, слушал вполслуха,и в лоб его не проникали слова.

И, трудно взойдя на предсмертную сопку,поэт – всей плеяды погибших посол,презревший предвыборную тусовку,сам сделал свой выбор – не выбрал позор.Поэзия – слышимость каждого стона.Поэзия – чувство безвинной вины.Что, царь, да не батюшка, видишь ли с тронаеще одну жертву Чеченской войны?28 января 1996

Детство Пушкина

А у Пушкина не было детства совсем,будто он посрывал от обиды со стенвсе портреты – и матери, и отца,не оставив родительского лица.Но зато сохранил он Лицея лицо,будто юности праздничное крыльцо,на котором толпа и друзей и стихов,

и детей любопытства – веселых грехов.Повезло ему, что легкомысленным слыл,а по чести сказать, и немножечко был,и до пули растягивал, чуя ее,запоздалое зрелое детство свое.Потому и немыслим он как старичок,всех миров новичок, всех столетий сверчок,и все то, что недодано в детстве ему,он еще добирает. И быть по сему.Самолет Нью-Йорк – Сан-Хосе, 23 февраля 1996

Тропинка философов

Как ловкий мошенник,                         пытается смыться Двадцатый наш век.Он слямзил у нас горизонт.                                      Он философов нам не оставил.Но Хайдельберг стал

                             исключеньем счастливым из правил.Никто не посмел заасфальтить                                                    тебя, Philosophenweg[1].По Старому Мосту                               пройти вдоль Хиршгассе к холмам,где Гельдерлин бродит,                                       обнявшийся с Пастернаком,а Гитлер со Сталиным —                                     чьим-то презрительным знакомсюда не допущены,                                будто убийцы во храм.Дороги России засыпал                                       до-русский,                                                           до-скифский                                                                             до-снег.О чем-то он шепчется                                    с черной золой Холокоста.

О Боже, как хочется гениев!                                               Гении – это не каста.Власть – мачеха мысли.                                        Ее пуповина извилиста,как Philosophenweg.Мысль           даже за проволокой —                                                побег.Где Хайдельберг?                             Всюду, где мысль.                                                         И когда-то в Гулагев сугробах протаптывали                                           доходягиза Данте и Гёте                         тебя, Philosophenweg.24 апреля 1996

Над могилой Первого Мая