Собрание сочинений в 8 томах. Том 1. Рассказы и повести; Скандалист, или Вечера на Васильевском острове: Роман

Плотный, смоляной, смугло-серый, с закрытыми глазами, с глухим лицом, недвижим как камень лежал на черной земле деревянный человек, сын столяра Ефима.

Ефим, маленький и худой, ходил вокруг него, прихрамывая, и взывал погодя минутку:

— Сыне! Сыне! Молчишь? Сыне!

3

Вечером этого дня Карл Фридрихович Шлиппенбах сдвинул на лоб очки. Это значило, что он находится в сосредоточенном состоянии духа. Он стоял возле стола, усеянного ретортами и трубками, и говорил сам себе в раздумье:

— Карл Фридрихович Шлиппенбах есть человек ученый или, может быть, человек гениальный. Да. Мой замечательный опыт удался как нельзя лучше. И я полагаю, что Herr Лукс ошибся в составе щелочи.

Он говорил столь громким голосом, что экономка Христиана Люциановна просунула в двери свою желтую голову с розовой наколкой и спросила:

— Was wollen sie, Herr?[11] — на что Карл Фридрихович ответил угрожающим взглядом. И она поспешила закрыть дверь.

Немец согнул сухопарую спину над кипящей ретортой и, схватив одной рукой бакенбарду, другой рукой близко поднес к глазам стеклянную трубочку.

— Если добавить серы, — заговорил он задумчиво, — то серные пары, поднимаясь к крыше цилиндра…

Но тут экономка вновь продвинулась в дверь и сказала:

— Карл Фридрихович, вас спрашивают.

Ефим, обеими руками обхватив своего деревянного сына, вошел в комнату.

— Nun?[12] — сказал Карл Фридрихович.

— Я к вам по серьезному делу, сударь, — сказал Ефим, — относительно продолжения рода…

— Nun? — повторил Карл Фридрихович.

— Одиночество моего характера, — начал Ефим, — утомляет мозги и сушит тело. По этой причине я решил столярным инструментом вырубить себе сына из древесного материала.

Ефим замолчал и, утирая пот, посмотрел на Карла Фридриховича исподлобья.

— Nun? — сказал Карл Фридрихович.

— Встревоженный этой мыслью, — продолжал Ефим, — я сделал себе сына. По причине старческого возраста без участия женского пола и без всяких хлопот.

Карл Фридрихович вытянул губы, наморщил лоб и сказал с негодованием:

— Nun?

— В настоящее же время, — продолжал Ефим, ничего не заметив, — утруждаю вас по причине полного его бесчувствия. Не взирая на все искусное столярное ремесло, лежит, подобный неживому обрубку дерева.

— Ты имеешь безусловное расстройство нервов, — отвечал строго Карл Фридрихович, — и пораженье психической концентрации восприятий.

— И прошу вас, — продолжал Ефим, — сделайте ему мозги и иную внутренность. Вы этому учены, а у меня на мозги и кишки ни топор, ни нож не берет.

Карл Фридрихович обернулся к столу, заставленному стеклом, и, подперев рукой гладко выбритый подбородок, задумался. Очки его на высоком и бледном лбу блеснули против вечернего лунного света.

4

На следующий день Карл Фридрихович не допил своего утреннего кофе. Настолько деревянный сын столяра Ефима отвлек его внимание от дел первостепенной важности.

Надев белый халат и высоко засучив рукава, он склонился над дубовым обрубком, и между взлетевших бровей с точностью пролегли глубокие прорезы. Запылало пламя, ударяя в стеклянное дно реторты, и Карл Фридрихович мешал студенистую жидкость стеклянной палочкой. Он варил эту жидкость до полудня, а после полудня она превратилась в серо-зеленый студень, вздрагивающий от прикосновения.

— Если он будет жить, — говорил Карл Фридрихович, протирая очки и глядя на свою работу со строгостью, — он будет иметь не глупую русскую, а настоящую немецкую голову: я не хочу, чтобы из-под моих рук вышел человек обыкновенный.

И он посыпал студень порошком неопределенного цвета. К вечеру, проделав дырочку в темени, он долго впускал в деревянную голову студенистую массу и с двенадцатым часом оставил работу и лег спать.

Когда к окнам вплотную приблизился серый утренний свет, сын столяра Ефима привстал на лабораторном столе и с усилием разогнул руки. Зажмурив в зевоте глаза, он потянулся с хрустом, как бы просыпаясь, и, похлопав себя по желобчатому телу, с легкостью спрыгнул на пол. Потом пошел гулять по дому.

Карл Фридрихович проснулся от удара в лоб. Он привскочил на кровати, потирая ушибленное место, и в испуге раскрыл глаза. Перед ним, оттеняясь на светлой стене смугло-серым неподвижным телом, стоял сын столяра Ефима. Карл Фридрихович натянул одеяло до подбородка, почесал ниже спины и сказал в спокойствии:

— Nun?

5

Сын столяра Ефима, названный в крещенье Сергеем, рос, как молодой дуб. Тело его наливалось силой, и сквозь кожу проступал плотный, цвета осеннего листа, сок. Он ел за троих, ругался с грузчиками на баржах и рубил топором так, что щепки летали через крышу дома. И весь день он проводил на реке и в лесу, за рекою, а по вечерам Ефим учил его столярному мастерству.

Он стоял у верстака, раздвинув ноги, и равномерно двигал рубанком по тесно зажатой доске.

— Это работа по ясеню, — говорил он, уча Сергея, — и это я работаю рубанком. Бывает еще работа шерхебелем или фуганком. Когда нужно ровнять дерево комчатое или лубяное, то работают шерхебелем. А фуганком после шерхебеля и рубанка, чтобы стружка шла топкая и змеистая.

Сергей же, не слушая его, вспоминал об Ирише, служанке в доме патера Владислава.