— Разборчивый текст, — сказал он, вглядываясь пристально, — доксостос — пергамент, он отделан с обеих сторон.
«…Говори, Ицхок. Когда ты говоришь, то и пауки тебя слушают. Говори, горшечник Ицхок. Может быть, у тебя гнилая грудь? Старый, скажи, может быть, ты болен проказой или другою дурной болезнью? Горшечник Ицхок, горшечник, ты позабыл умереть вовремя. Взгляни на себя: ты сед и дряхл, ты согнулся, как сухое дерево.
Вот дела мои, вот мои дни…»
Ученый провел рукой по глазам и молвил:
— Испорченный текст. Происхожденье позднее.
«…Разве не знают изделья мои в Кефар-Хананья и в Кефар-Сихин? Из черной глины я делаю простую посуду, горшки и кувшины для пищи делаю я и сосуды для храненья плодов. Из белой глины делаю я прозрачное стекло, и вазы для цветов, и светильники храмов.
Но что же мне делать с желанием моим? Высокий труд — читать священные свитки. Вот на западе угасает день, и уже запираю я двери мастерской, и вот путь мой в другое жилище. И там ищет меня священный свиток, ночью гляжу в точеные буквы…»
— Непонятно, — сказал Вурст, — о чем пишет этот старик?
И он задумался на минуту.
«…Чудесны буквы, и слова, и строки мои. Киноварью вывожу я их и медным цветом. Вот буква Элиф — как стройный юноша она, и вот буква, и она как молот, и другие буквы.
Заходит солнце — и вот желтый цвет пергамента моего, восходит солнце — и вот он пурпурный. Что делать тебе, горшечник Ицхок? Не лежит сердце твое к ремеслу твоему. Что делать?..»
— Это палимпсест[10]
, — вскричал Вурст, схватывая пергамент и поднося его близко к глазам. — Боже мой, это не простой пергамент.7
— В Шмалькальдене чудесные улицы, — сказал магистрант Гаусс, подходя к переплетчику, — сударь, ночь — дурное время для серьезного разговора.
— Прошу вас войти в мой дом, — сказал переплетчик и, помолчав, прибавил с достоинством: — Как известно, переплетные мастера в Шмалькальдене гостеприимны и склонны к ученым занятиям. Наутро же мы будем обсуждать то дело, которое привело вас ко мне.
И они вошли в дом.
— Простите, — продолжал переплетчик, открывая двери, — что неожиданность вашего посещения заставляет меня предложить вам ночлег в столь неприглядной комнате.
— Я привык к путешествиям, — отвечал Гаусс, — прошу вас, не беспокойтесь.
И магистрант остался один в мастерской. Он сбросил плащ, расстелил его на скамье и сказал:
— Карета отправилась в Шмалькальден, а повозка в Штральвальд. Я хочу спать. Наутро Кранцер пойдет со мной к переплетчику Вурсту.
И он лег на скамью и уснул. Ему тотчас приснилось, что его зажали в огромном переплете с уголками из толстой кожи. Кранцер положил его под станок и завернул винт. Он освободился от станка и стал бросать переплетами в Кранцера. Кранцер ушел, но тотчас вернулся, положил руку ему на плечо и сказал:
— Он неспокойно провел ночь. Боже мой, все переплеты разбросаны.
— Herr Кранцер, — начал подмастерье, садясь и протирая глаза, — ночь прошла незаметно.
— Незаметно, — отвечал переплетчик.
— В городе Штральвальде живет ученый Вурст. Не больше. Впрочем, нет: в городе Штральвальде живет переплетчик Вурст. Он болен.
— Простите, сударь, — сказал Кранцер, — но я такого не знаю.
— Он болен, — повторил магистрант. — Herr Кранцер, где ваше верхнее платье? Вам необходимо навестить больного собрата. — Вы знаете, — продолжал он, вскакивая на ноги и подходя к переплетчику, — хромая нога — недурное украшенье для сапожного подмастерья. Ученый Вурст опасно болен.
— Сударь, — возразил переплетчик, — я не умею лечить больных. Мои скромные познания не позволяют мне взять на себя столь высокую обязанность. К тому же дом мой нельзя оставить пустым.
— В доме останется ваша тень, — отвечал подмастерье, — и ничего не пропадет в ваше отсутствие. Чтобы она не скучала в одиночестве, я подарю ей мое отраженье в зеркале. И они спляшут превеселый танец в честь Амадея Гофмана.
Тут он подбежал к зеркалу, что стояло в углу мастерской, остановился на минуту и, взмахнув руками, быстро повернулся спиной к нему.
Его отраженье мелькнуло в потемневшем стекле, оттенилось в нем, так же взмахнуло костлявыми руками, и подмастерье Гаусс с неподвижной улыбкой кивнул испуганному переплетчику.
— Что касается вашей тени, Herr Кранцер, то с нею мы поступим еще проще. Выходя на улицу, я прищемлю ее наружной дверью.
Накинув плащ на плечо, Гаусс схватил переплетчика за руку, и они подошли к двери.
Протолкнув его за порог, так что тень при ясном утреннем солнце упала поперек выхода, он с силой захлопнул дверь.
Так они отправились в путь.
А тень и отраженье в зеркале, соединившись законным браком, станцевали чудесный танец в честь Амадея Гофмана.
8
От Шмалькальдена до Штральвальда три дня пути. В первый день переплетчик и сапожный подмастерье проделали треть пути, во второй день еще одну треть, а на третий день вечером ученый после долгой работы разобрал второй, древний полустертый текст пергамента.