Сочинения в 3 томах. Том 2: Земля Санникова. Рудник "Убогий". Тепловая шахта

— Так и найдете их, сударыня! Я домой их и не принесу, а спрячу в надежное место, — смеялся Пузиков.

— И все-таки вы соврали, потому что Парисом была не я, а Анюта! — объявила Надежда Поликарповна.

— Пластинка не соврет, на ней все три богини сняты рядом, и каждый узнает их, — возразил Михаил Петрович и запел фальшиво:

Три богини спорить стали

На заре в вечерний час.

Убедившись, что до химика им не добраться, дамы

отступили и стали совещаться вполголоса. Замужние стояли за продолжение бойкота, так как фотографирование их скрытых прелестей не очень смутило их, и они хотели настоять на своем. Но девушки просили прекратить бойкот, уверяя, что секрет гораздо легче будет выманить добром, что через день-другой кто-нибудь проговорится и что им стыдно будет смотреть в глаза мужчинам, если по рукам будут ходить снимки купальных сцен. Замужние, наконец, сжалились и уступили.

— Мы прекращаем бойкот, — заявила от имени всех Марина Львовна, — но при непременном условии, что Михаил Петрович сейчас же выдаст нам все снятые пластинки.

— Какая жалость, такие редкостные снимки! — скулил Пузиков.

— Ну, решайся скорее, нам хочется ужинать! — торопила его жена.

С видимой неохотой химик протянул Марине Львовне через плечо маркшейдера три кассеты, из которых молодая женщина на глазах у всех извлекла одну за другой шесть пластинок, бросила их на землю и раздавила каблуком на мелкие кусочки.

Всем было очень весело: пикантное приключение подняло настроение. Мужчины расспрашивали химика, что было снято на разбитых пластинках, а он рассказывал, фантазируя, о борьбе голых амазонок, беге их взапуски, катаньи на лодке нимф, одетых только в распущенные волосы, и т.п. Дамы краснели, смеялись, отрицали, хотя кое-что соответствовало истине.

Ужин прошел очень оживленно, и мужчины к концу его изрядно опьянели. Потом пили еще чай, пели хором песни под аккомпанемент балалайки урядника и гитары бухгалтера и, наконец, в сумерки стали собираться домой. Но несколько человек оставались на месте пикника для исполнения поручения, данного управляющим.

Долина Хаверги уже погрузилась в зеленый весенний сумрак, когда тарантас, трехшпанки и сидейки увезли большую часть веселой компании.

Дорога шла узким коридором между двумя стенами молодых деревьев, неподвижно стоявших в вечерней тишине и распространявших благоухание. Утомленные едой, напитками и воздухом, седоки примолкли. Крутой конец подъема пришлось пройти пешком, что было далеко не так приятно, как утром. Уставшие дамы повисли на руках мужчин и радовались в душе, что примирились с ними, так как иначе им пришлось бы взбираться на гору самим.

На перевале полюбовались картиной бесконечных волнистых грив, освещенных уже поднимавшейся почти полной луной. Широкие долины были еще погружены в темноту и местами подернуты легкой пеленой тумана. Но свежий ветерок, тянувший с далеких гольцов Яблонового хребта, покрытых снегом, заставил забраться в экипажи. Вниз покатили во всю прыть, хватаясь друг за друга на ухабах и камнях горной дороги.

VIII

Оставшаяся на «Миллионном» компания — химик, маркшейдер, бухгалтер, два десятника и урядник — развела большой костер и уселась возле него, сняв пиджаки и распустив животы. У каждого в руках была рюмка, а бутылка передавалась по кругу из рук в руки до тех пор, пока в ней оставалось вино. Затем она летела в огонь, где лопалась с треском под звуки известной песни, которую пели хором.

Отсутствие дам позволило развлекаться скабрезными анекдотами, рассказывать которые особенно умел и любил Михаил Петрович. С ним состязался Иван Миронович, специальностью которого являлись солдатские и казацкие похабные рассказы. Рассказчикам доставляло особенное удовольствие то обстоятельство, что в самых пикантных местах, когда слушатели разражались грубым смехом, скромный маркшейдер опускал глаза, краснел и смущенно улыбался, точно девушка.

За анекдотами последовало пение; урядник был запевалой солдатских песен нецензурного содержания. Под веселые звуки бутылки с вином все быстрее и быстрее совершали свой круговорот и все чаще летели в костер.

Спустилась ночь. На небе заблестели редкие звезды. Луна, уже поднимавшаяся за горами, не позволяла воцариться полной темноте. Костер бросал резкий и колеблющийся свет на красные, потные лица шести собутыльников, на ряд старых построек, сиявших черными оконными и дверными отверстиями. С другой стороны поляны темной стеной стоял лес, и в редкие минуты, когда замолкали дикие песни, сквозь эту стену ясно доносился плеск речки по валунам русла.

Когда луна поднялась немного выше и залила мягким светом долину, Михаил Петрович взглянул на часы и сказал, обращаясь к маркшейдеру:

— Однако пора и за дело. Уже начало двенадцатого, как бы не опоздать.

— Не опоздаем,— успокоил Григорий Ефимович заплетающимся языком,— тут близенько, и двух верст не будет.

— Не в этом дело, а в том, что часы могут бьггь разные, кто их тут проверяет? Понимаешь, Григорий Ефимович?

— Мы по своим часам будем ставить столб.

— Экой недогадливый! Мы по своим, а благовещенские по своим. Надо ехать!