Сочинения в четырех томах. Том 1

— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Я не Джордж Миллейс. Я… пожалуй, пойду.

И быстро вышел — прочь из этой комнаты, прочь из этого дома, подальше от этого человека и его заросшего сорняками поместья. Давно уже никто не оскорблял меня так ужасно.

В среду ничего особенного не произошло. День оказался еще беднее событиями, чем ожидалось. С утра я собирался в Кемптон, но тут позвонил Гарольд и сообщил мне, что Коралловый Риф сегодня не сможет участвовать в скачках — он не в форме.

— Эта проклятая тварь всю ночь металась в стойле, — пожаловался Гарольд. — Представляешь, просыпаюсь, слышу, как он бьется, бросился туда, принялся успокаивать, но сколько он там прокуролесил — одному богу известно. Почти выдохся, чертов сын, когда я прибежал. Виктор будет недоволен.

Плакали мои денежки! Не стоило тратить бензин, чтобы просто поглазеть на скачки, так что я предпочел остаться дома и отпечатал фотографии для Ланса Киншипа.

В четверг я все же отправился в Кемптон. Мне предстояло сделать всего один заезд, и дорогой я не мог не сокрушаться о скудости заработка на этой неделе. Но не успел я шагнуть в ворота, как ко мне подскочил свирепого вида коротышка и закричал, брызгая слюной, что его хозяин ищет меня и чтоб я не зевал, если хочу скакать на свободных лошадях из их конюшни.

Я не стал зевать и поспел к тренеру как раз вовремя: он уже решил, что я задерживаюсь, и еще немного, договорился бы с другим жокеем.

— Никому теперь верить не стану, — сказал он, шумно отдуваясь, словно только что пробежал стометровку, хотя наверняка минут пятнадцать с места не сходил, ждал, когда я подойду. — Звоню вчера жокею, спрашиваю, как себя чувствуешь после падения? Он говорит, нормально. А сегодня утром звонит и преспокойно сообщает, что у него, видите ли, грипп. Как вам это нравится?

— По-моему, он не виноват, — ответил я, с трудом сдерживая смех.

— Преступное легкомыслие.

У лошадей легкие были получше, чем у тренера, но этим, к сожалению, их достоинства исчерпывались. На первой я пришел третьим из шести, вторая упала у предпоследней изгороди: неприятно, но ни лошадь, ни я не пострадали.

Третья лошадь, на которой я, собственно, и должен был скакать в тот день, тоже не выказала особой резвости — неуклюжий малолеток-недоучка, ни стати, ни умения. На скачках для новичков я осторожно провел его через все препятствия, но неблагодарный тренер заявил, что я полз, как черепаха, — лошадь и разогреться-то не успела. Вот так.

— Мы опередили шестерых или семерых, — спокойно сказал я.

— А от шестерых или семерых отстали, — возразил тренер.

— Подождите, она еще себя покажет, — кивнул я. — Нужно время.

И терпение. И недели, месяцы беспрерывных тренировок. Возможно, лошадь не увидит ни того, ни другого, а мне, наверное, в другой раз не предложат на ней скакать. Тренеру плевать, он будет стараться выжать предельную скорость, пока лошадь, за недостатком выучки, не свернет себе шею у открытой канавы.

Бедная лошадь.

Я с облегчением отметил, что лорд Уайт не пришел на скачки. Зато, к моему удивлению, на скачки пришла Клэр. Она поджидала меня у весовой, и я сразу увидел ее, когда, переодевшись в цивильное платье, выходил из раздевалки.

— Привет, — сказала она.

— Клэр!

— Я решила, что должна увидеть скачки не по телевизору. — Глаза Клэр смеялись. — У вас тут всегда так?

Пасмурное небо, полупустые трибуны…

— Почти всегда, — ответил я. — Как ты добиралась?

— Поездом. Очень познавательно. А тут у меня прямо глаза на лоб лезут, до того все необычно.

— Ну, куда теперь? Может, хочешь выпить? Если не очень — поедем в Ламбурн.

— В Ламбурн, — решила Клэр после недолгого раздумья. — Оттуда я смогу добраться домой поездом.

Я вез ее в Беркшир, и на душе было непривычно хорошо и спокойно оттого, что она сидит рядом. «Возможно, — подумал я, пытаясь осмыслить свои чувства, — это потому, что Клэр — дочь Саманты».

В доме было темно и холодно. Я включил свет и отопление, поставил на огонь чайник. Зазвонил телефон. Я поднял трубку, и прямо мне в ухо ворвался громкий пронзительный голос:

— Я первая?

— Гмм, — поморщившись, я отвел трубку от уха, чтобы уберечь барабанные перепонки. — В чем, собственно, вы хотите быть первой?

— Первая! — торжествующе запищало в трубке. Очень юный голос. Ребенок. Девочка. — Я целый день звоню, честно, через каждые пять минут. Так я первая? Ну, пожалуйста, скажите, что я первая.

Я, кажется, начал понимать, в чем дело.

— Да, дорогая, ты первая. Ты что, прочла журнал «Лошадь и Собака»? Но он поступит в продажу только завтра утром.

— У моей тети книжный магазин, по средам она получает журналы. — Девочке, видимо, казалось, что каждый уважающий себя человек должен об этом знать. — Я всегда захожу к тете по дороге из школы и забираю журналы для мамы. Мама увидела фотографию и велела мне вам позвонить. Так я, правда, получу десять фунтов? Честно?

— Если скажешь, где конюшня, конечно, получишь.

— Мама знает. Она вам сейчас все объяснит. Но вы не забудьте про десять фунтов, ладно?

— Ладно, — согласился я.