Содом и Гоморра

К сожалению, в тот момент я еще понятия не имел и узнал только два с лишним года спустя, что одним из клиентов шофера был г-н де Шарлюс; между тем Морель, которому было поручено ему платить, оставлял себе часть денег, договариваясь с шофером, чтобы тот преувеличивал в три-четыре раза количество километров; он очень подружился с шофером, на людях притворяясь, будто они не знакомы, и пользовался его автомобилем для дальних поездок. Знай я заранее об этом и о том, что Вердюрены благодаря дружбе этих двоих вскоре прониклись к шоферу безотчетным доверием, я бы избежал многих горестей, настигших меня в Париже в следующем году, и многих горестей, связанных с Альбертиной; но я об этом и не догадывался. Сами по себе прогулки г-на де Шарлюса с Морелем в авто не представляли для меня непосредственного интереса. Впрочем, чаще всего эти прогулки ограничивались обедом или ужином в одном из ресторанов на побережье, где г-на де Шарлюса принимали за старого разорившегося слугу, а Мореля, которому поручалось платить по счету, за добросердечного молодого дворянина. Расскажу об одной из этих трапез, которая может дать представление об остальных. Дело было в продолговатом зале ресторана в Сен-Марс-ле-Ветю. «Нельзя ли это убрать?» – спросил г-н де Шарлюс у Мореля, который служил ему посредником между ним и официантами. Под «этим» подразумевались три увядшие розы, которыми метрдотель из лучших побуждений полагал уместным украсить стол. «Да… – замялся Морель. – А вы не любите роз?» – «Напротив, моя просьба могла бы доказать, что я их люблю, потому что это вовсе и не розы (тут Морель удивился), но на самом деле я и впрямь не очень их люблю. Я весьма чувствителен к названиям; если роза более или менее хороша, выясняется, что ее назвали „Баронесса Ротшильд“ или „Маршальша Ньель“[289]

, и становится как-то неловко. Вы любите названия? Вам случалось придумывать красивые названия для пьес?» – «Есть одна пьеса, которая называется „Печальные стихи“». – «Ужасно, – отозвался г-н де Шарлюс пронзительным и скрипучим, как гармошка, голосом. – Но я просил шампанского?» – обратился он к метрдотелю, воображавшему, будто выполнил заказ, когда поставил перед обоими посетителями по бокалу с шипучим вином. «Простите, месье…» – «Заберите этот кошмар, не имеющий ничего общего с самым плохоньким шампанским. Это рвотное называется крюшон, смесь уксуса и сельтерской, в которую обычно запускают три подгнивших клубники… Да, – продолжал он, обращаясь к Морелю. – Вы, судя по всему, не знаете, что такое название. И даже когда вы исполняете свои самые любимые пьесы, вы как будто совсем не замечаете их медиумической стороны». – «Простите, чего?» – переспросил Морель, совершенно ничего не понявший в словах барона и боявшийся, как бы не упустить полезных сведений, например, приглашения на завтрак. Г-н де Шарлюс не счел «Простите, чего?» вопросом, так что Морель не получил ответа и решил переменить тему разговора на более чувственную: «Поглядите на ту блондиночку, что продает цветы, которых вы не любите; у нее наверняка есть подружка. И у старухи, которая обедает за столиком в конце зала, тоже». – «Откуда только ты знаешь?» – спросил г-н де Шарлюс, восхищенный сверхъестественной проницательностью Мореля. «Ну, я их разгадываю с одного взгляда. Если мы прогуляемся в толпе, вы убедитесь, что я оба раза не ошибся». И тот, кто посмотрел бы в этот миг на Мореля с его выражением скромной девицы и в расцвете мужской красоты, почувствовал бы непостижимый дар предвидения, в силу которого он распознавал женщин определенного склада не хуже, чем они его. Ему хотелось заменить Жюпьена; он смутно мечтал добавить к своему «твердому окладу» те доходы, которые, как ему казалось, вытягивал из барона жилетник. «А в жиголо я разбираюсь еще лучше, помогу вам избежать малейшей ошибки. Скоро в Бальбеке будет ярмарка, мы там найдем много любопытного. А уж как вы в Париже развлечетесь, сами увидите». Но наследственное благоразумие слуги подсказало ему, что фразу, которую он уже начал, лучше завершить по-другому. Так что г-н де Шарлюс решил, что речь по-прежнему о девицах. «Видите ли, – сказал Морель, жаждавший подхлестнуть чувства барона, но так, чтобы его самого это не слишком компрометировало (хотя на самом деле его слова звучали еще бесстыднее), – я мечтаю найти чистую целомудренную девушку, влюбить ее в себя и лишить невинности». Г-н де Шарлюс, не удержавшись, нежно ущипнул Мореля за ухо и простодушно спросил: «А зачем? Если ты лишишь ее девственности, тебе придется на ней жениться». – «Жениться? – вскричал Морель, чувствуя, что его собеседник или пьян, или, в сущности, более совестлив, чем ему показалось. – Жениться? Что за чепуха! Я бы ей пообещал, но как только получу свое, в тот же вечер унесу ноги». Г-н де Шарлюс привык одобрять любую выдумку, если она приносила ему минутное чувственное наслаждение, а спустя несколько мгновений, когда все удовольствие сойдет на нет, отменять свое одобрение. «Ты бы в самом деле мог так поступить?» – рассмеялся он, теснее прижимаясь к Морелю. «А как же!» – отозвался Морель, чувствуя, что барону нравится, когда он искренне повествует ему об одном из своих заветных желаний. «Это опасно», – заметил г-н де Шарлюс. – «Я бы заранее сложил чемоданы и удрал, не оставив адреса». – «А как же я?» – осведомился барон. «Вас бы я взял с собой, разумеется, – поспешно заверил Морель, которому и в голову не приходило беспокоиться о том, что же будет с бароном. – Постойте, у меня есть на примете малютка, которая бы для этого вполне подошла, это швейка, у нее своя мастерская в доме господина герцога». Тем временем вошел смотритель винного погреба. «Дочка Жюпьена!

[290]

 – воскликнул барон. – Ни в коем случае! – добавил он, не то потому, что его расхолодило присутствие постороннего, не то потому, что, даже наслаждаясь черными мессами, во время которых с удовольствием чернил все самое святое, он не смел вводить в эти забавы людей, к которым питал дружбу. – Жюпьен славный парень, а малышка прелестна, ужасно было бы причинить им горе». Морель почувствовал, что зашел слишком далеко, и замолчал, но перед его взглядом по-прежнему витала девушка, которой он когда-то просил отрекомендовать его как «моего друга, выдающегося артиста» и которой заказал жилет. Трудолюбивая малышка не брала отпусков, но пока Морель был в окрестностях Бальбека, она все время думала о его прекрасном лице, которое казалось ей благородным, потому что она видела Мореля в моем обществе и приняла за важного господина.