София. В поисках мудрости и любви

Евгений давно догадался, кем был этот посетитель, но почему-то продолжал к нему относиться так, словно это был мало кому известный человек. Надо сказать, что этому способствовало само поведение незнакомца, предпочитавшего оставаться инкогнито и не любившего, когда к нему начинали обращаться по имени-отчеству, а обращаться к нему просто по имени никто не смел в силу его возраста, которого он сам, судя по всему, совершенно не замечал.

— Мадам, позвольте вашу руку, — по-старомодному поклонился незнакомец Оксане, с особым обожанием пощекотав ее утонченную ручку своими пышными усами.

— Вообще-то, мы хотели разобраться откуда возникают смыслы и вспомнили «Вавилонскую библиотеку» Борхеса, — пояснил предыдущую мысль Вячеслав.

— Ах, Борхеса! Тогда это меняет дело, — закивал незнакомец. — Если моя память мне не изменяет, а она, как всякая прекрасная женщина, склонна к изменам, в романе «Имя Розы» Умберто Эко как раз сопоставил «Вавилонскую библиотеку», отражавшую основные идеи структурализма, со злополучным скрипторием аббатства, где под слепым хранителем книг, преподобным старцем Хорхе из Бургоса, изобразил самого Борхеса.

— Но в романе библиотека сгорает за исключением нескольких спасенных от огня книг, — продолжил Вячеслав. — Неужели Эко хотел нам сказать, что большая часть знаний, накопленных интеллектуалами ХХ века, оказалась бессмысленной?

— Увы, друг мой! Знания целого мира ничего не значат, если сердце не знает любви, — пряча под усами печальную улыбку, ответил незнакомец. — Многое из того, что мы создаем, по прошествии времени становится бессмысленным. Борхес создал структуру своей «Вавилонской библиотеки» — поразительный и многогранный образ, прельстивший многие умы, но даже этот образ потерял прежний блеск и величие. В этом и состоит весь смысл.

— Смысл? Какой смысл? — не унималась Окси. — Разве может бессмыслица о чем-то говорить?

— Да, Оксанчик, — по-дружески приобнял ее незнакомец. — Бессмыслица может говорить! Она говорит нам о том, что поиск смыслов нельзя останавливать. Иначе мы получим то, что имеем. Дело обстоит так, словно все прочли «Сырое и вареное» Леви-Строса, согласились с тем, что смысл любой мифологии, любого акта сознания сводится к структуре бинарного кода, и перестали искать дальше. Но что было до структуры — до курицы и яйца? Что было до всего этого?

— Хаос? — ответил Вячеслав вопросом на вопрос. — То самое отсутствие структуры?

— Бессмыслица, хаос… как это ни назови, чтобы из хаоса могло что-то возникнуть, нужна направляющая сила, то, что присутствует даже в отсутствии, — подсказал незнакомец.

— Творец? Экзистенциальная воля по Шопенгауэру? — стал перечислять Вячеслав, покосившись на Окси, которая при этих словах сделала свое лицо нарочито скучающим.

— Так мы обычно и думаем о Создателе, — пригладил седые усы незнакомец с видом гроссмейстера, который предвидит варианты развития шахматной партии на несколько ходов вперед. — И чем больше мы думаем, тем сильнее структурируются наши мысли. Вся опасность, Славка, кроется именно в этом!

— В чем?

— Когда структура разрастается, она обретает способность устранять любые преграды, препятствующие ее дальнейшему росту, — произнес незнакомец с видом игрока, сделавшего ход конем и поставившего Вячеславу классическую шахматную «вилку».

— Что с того? Разве это плохо?

— Видишь ли, такая структура может попытаться устранить своего Создателя, — вздохнул незнакомец, продолжая двигать воображаемого шахматного коня, чтобы водрузить его на место срубленной королевы. — Какую бы культуру мы ни рассматривали, зарождение знаний всегда связывается с Творцом. Но однажды древо знаний разрослось настолько, что идея существования бога стала препятствовать росту науки, и тогда пришла эпоха Просвещения, расчистившая путь научному атеизму.

— Но ведь структура — это только бездушная оболочка, — бросила Оксана, снимая с конфеты золотистый фантик и показывая его всем как некое вещественное доказательство своей правоты. — Оболочка не может разрастаться без смысла, а смыслом ее наделяет Творец, разве нет?

Незнакомец умиленно глянул на Окси, которая поедала пирамидку из трюфелей и разбрасывала фантики по всему столу, нисколько не беспокоясь о том, как по-детски все это выглядит со стороны.

— Конечно же, это так! Не зря говорят — свято место пусто не бывает. В атеизме место божественного разума занял человек. Человек стал представлять себя полноправным творцом всех знаний, творцом всех богов и законов и даже творцом истины. Владелец структуры сменился, но структура осталась той же, мы имеем дело с одним и тем же разросшимся древом познания.

— Прямо как изречение принцессы Ахет из «Хазарского словаря» Павича, — припомнилось Вячеславу. — Разница между двумя «да» может быть больше, чем разница между «да» и «нет». Допустим, как люди разного пола, говорящие на разных языках, живущие в разное время, могут носить совершенно одинаковые плащи.