София. В поисках мудрости и любви

— О, каждая человеческая душа подобна алхимическому саду, в котором мастер может выращивать самые редкие и удивительные вещи! В саду души можно вырастить пьянящие гроздья любви, прорастающие даже сквозь смерть, плоды мудрости, содержащие змеиный яд и требующие особой осторожности, и райских птиц времени, улетающих зимовать на тысячи лет южнее мест своего обитания. А в сонниках собирают все подряд, потому что сонники создают старьевщики. Они не выращивают плоды, они лишь продают чужие сны, которые стали не нужны хозяевам — сломанные часы, тряпичных кукол и старинные вещи, подлинное предназначение которых уже никому неизвестно.

— То есть это не сонник? — постарался вникнуть в суть его слов Евгений. — Тогда что это? Книга чьей-то души?

— Нет-нет, моя задача намного скромнее, я библиограф, составляющий краткое описание книг. Прошу прощения за нескромный вопрос, — обернулся ученый-алхимик, осматривая полуночного гостя. — Но, если вы спрашиваете об этом, значит, вы не доктор Мазарини?

— Доктор Мазарини? Вы работаете на него? — не поверил собственным ушам Евгений.

— Что поделать? Всем приходится на кого-то работать, — хлопнул себя по бокам ученый. — Но скоро меня отсюда выпустят. Меня освободят от этой рутины навсегда, до скончания времен, осталось только раскрасить эти иллюстрации. Кстати, а как вы сюда попали? Разве этот раздел библиотеки не закрыт для посетителей?

Евгений сам не знал, что он здесь делает, судя по всему, это была секретная часть библиотеки Люцифера, где проводились опыты по выращиванию книг, их отбору и какой-то селекции. По крайней мере, выглядело это именно так. Но вот механизм башенных часов пришел в движение, отбивая полночь. От колокольного боя глаза алхимика остекленели — из них напрочь исчезла всякая мысль! Зловещий смысл происходящего открылся, когда со страниц с иллюстрациями стали пропадать краски. Одна за другой краски перемещались обратно по своим разноцветным чернильницам.

— Ах, это снова вы! Никак не могу привыкнуть к вашим неожиданным визитам, монсеньор, — из слова в слово повторил ученый фразу, которую он уже произносил.

Несчастный алхимик или сотрудник библиотеки не мог закончить порученное ему задание! Как только на часах пробивала полночь, магическая башня возвращала проделанную им работу в предыдущий день. Поистине это была дьявольская хитрость, от которой становилось не по себе! Возможно, Евгений узнал бы о книге алхимика чуть больше, задержись он еще на какое-то время в белой башне, но пространство под ним потрескалось, и он снова куда-то провалился. Он падал сквозь чьи-то многоэтажные сны, иногда узнавая среди них осколки своих прежних сновидений. В одном из осколков он разглядел с высоты город, куда он, собственно говоря, падал, размахивая руками и широко расставленными ногами. Он вспомнил это сновидение, эти неровные плиты на площади, и этот восьмигранный Купол Скалы…

Евгений приземлился точь-в-точь на то место Храмовой горы, где он вел беседу с падшим ангелом света в образе совсем юной девочки. Подробности разговора он, разумеется, не помнил, но ему запомнились светящиеся круги, висевшие над этими плитами и остатками античных колонн. Он почему-то подумал, что должен увидеть здесь повтор сновидения, как видел повторение событий, произошедших с ним на кухне Аделаиды Прокопьевны в студенческие годы. Но он ошибся.

— Эжьен! Ты вовремя…

Он вздрогнул, ощутив на плече прикосновение чьей-то руки. Прикосновение было настолько осязаемым и телесным, что, казалось, к его спящему телу в самом деле кто-то дотронулся!

— Ты боишься меня? — спросил падший ангел, находясь у него за спиной.

— А я должен тебя бояться?

— Я открою тебе один секрет, — сказал ангел, принимая образ прекрасной Лючии. — Люди боятся не меня — они боятся себя, своих тайных желаний! Они бы ни за что не решились признаться в своих тайных желаниях ни себе, ни, тем более, другим. Но я вижу их насквозь, я вижу их, как бы ни пытались они от меня скрыться.

— Как видишь, я не пытаюсь от тебя скрыться.

— Поэтому ты мне и нравишься, — отозвалась Лючия, искоса взглянув на него. — Такие, как ты, боятся не падших ангелов, а лицемерия, исходящего от людей. Ты не хочешь стать лицемером, как остальные, так ведь? Но в обществе себе подобных вам всем приходится лицемерить, не зависимо от того, какое положение вы занимаете. Ваш разум, ваши законы, ваша математика — не более чем лицемерие перед Богом! Ты же сам это прекрасно понимаешь.

— Только не говори, что тебе не приходится лицемерить.

— Перед людьми — сколько угодно, но только не перед Богом. Наоборот, это Ему приходится всякий раз лицемерить и прикидываться, что Он еще любит, — произнесла Лючия, усмехнувшись. — Но от первой нашей любви ничего не осталось!