Согласие. Мне было 14, а ему – намного больше

Я долгое время соблюдала этот запрет. И все же две из его книг возвышались на полке рядом с кроватью. Их названия словно глумились надо мной каждый раз, когда мой взгляд падал на них. Но такова участь жены Синей Бороды, я не сдержала слово. Скорее всего, потому, что рядом со мной никогда не было и тени сестры, способной удержать от неверного шага, если вдруг меня посетит мысль нарушить запрет.

Когда до моих ушей доходили самые худшие обвинения в его адрес, бесконечная наивность заставляла меня верить, что художественный вымысел Г. – это всего лишь пародия на него, что его книги не более чем лицедейское преувеличение собственного образа, что он принижает и обезображивает себя, провоцируя читателя, как герой романа, на которого навешивают ярлык. Словно современная версия портрета Дориана Грея, его произведения стали вместилищем всех его грехов, что позволило ему вернуться к жизни прежней, непорочной, спокойной и чистой.

И разве мог он быть плохим, если я его любила? Благодаря ему я больше не была маленькой одинокой девочкой, ждущей своего папу в ресторане. Благодаря ему я наконец существовала.

Нехватка, нехватка любви схожа с жаждой, которую утоляешь всем подряд, с ломкой наркомана, который не смотрит на качество проданного ему товара и вкалывает смертельную дозу, будучи уверенным, что делает себе лучше. С облегчением, благодарностью и блаженством.

* * *

С самого начала наших отношений мы общались посредством писем, как во времена «Опасных связей», в чем я наивно уверяла себя. Г. сразу же настоял на использовании именно этого способа связи в первую очередь, конечно, потому, что он писатель, но и, естественно, из соображений безопасности, чтобы защитить нашу любовь от посторонних глаз и ушей. Я не видела в этом ничего дурного, мне самой больше нравилось писать, чем говорить. Это был естественный способ самовыражения для меня, такой сдержанной с одноклассниками, неспособной произнести речь перед людьми, выступить, непригодной для любых видов театральной или артистической деятельности, предполагающей появление перед публикой. Интернета и мобильных тогда еще не существовало. А телефон, этот заурядный предмет, лишенный какой-либо поэтичности, не вызывал у Г. ничего, кроме презрения. Я держала в старой картонной коробочке заботливо перетянутую лентой стопку пламенных признаний в любви, которые он отправлял мне, когда не мог прийти или мы не виделись несколько дней. Мои он хранил так же бережно, я это знала. Но, погрузившись в некоторые из его книг (причем не самые скабрезные из них), я обнаружила, что все эти эпистолярные излияния чувств были предназначены далеко не мне одной.

В частности, в двух книгах рассказывалось о его беспорядочных связях с целой вереницей молоденьких девочек, которым он, вероятно, был не в состоянии отказать во внимании. Все эти любовницы были весьма требовательными, и довольно быстро, не представляя, как выпутаться из этой ситуации, он с ловкостью акробата начинал жонглировать все более и более изощренными небылицами, чтобы в один день суметь назначить два, три, а порой и четыре свидания.

Г. не единственный, кто не стеснялся включать в свои книги письма соблазненных им девушек, но все они удивительным образом похожи одно на другое. По своему стилю, восторженности и даже словарному составу они словно сливаются в единый ансамбль на все времена, в котором можно услышать далекий голос идеальной девушки, сотканной из многих других. Каждое из них повествует о любви такой же возвышенной, как у Элоизы и Абеляра, такой же страстной, как у Вальмонта и Турвель. Кажется, что читаешь наивную старомодную прозу влюбленных барышень из другого века. Это не слова современных девчонок, это универсальные и неподвластные времени обороты любовной эпистолярной литературы. Г. выдыхал их нам в тиши и вдохнул в наш лексикон. Лишил нас своих собственных слов.

Мои письма ничем от них не отличались. Неужели все молоденькие «склонные к литературе» девушки от четырнадцати до девятнадцати лет пишут в подобной одинаковой манере? Или и на меня оказал влияние этот стиль, весьма типичный для любовных писем, некоторое количество которых я прочитала в книгах Г.? Я больше склоняюсь к мысли о некоем подспудно навязанном «техническом задании», которого я инстинктивно придерживалась.