Оглядываясь назад, я теперь понимаю, что мне морочили голову: словно фетишист, Г. из книги в книгу вставлял письма юных цветущих девушек, что позволило ему создать свой образ обольстителя. И что более опасно, они же стали залогом того, что он не такой монстр, как о нем говорят. Все эти признания убедительно свидетельствовали о том, что его любили, и даже больше, что он тоже
Из уст молоденьких девочек, попавших в постель Г. девственницами и не имевших других примеров для сравнения, подобные заявления, по правде говоря, звучали весьма комично.
Тем хуже для восторженных читателей его дневника, которые могут в это поверить.
Нужда в деньгах диктует свои законы. Г. публиковал каждую из своих книг с точностью метронома, по одной в год. Спустя несколько недель он начал писать о нас, нашей истории, которую называл «мое искупление»: роман, вдохновленный нашей встречей, который, по его словам, должен был стать великим свидетельством этой «солнечной» любви, этого «преображения» его беспутной жизни во имя прекрасных глаз юной девочки четырнадцати лет. Какой романтичный сюжет! Дон Жуан исцелился от сексуального исступления, решив более не подчиняться своим порывам, поклявшись, что отныне он другой человек и благодать снизошла на него одновременно со стрелой Купидона.
Счастливый, возбужденный и сосредоточенный, он на своей пишущей машинке сводил воедино заметки, сделанные им в черной записной книжке фирмы «Молескин». Такой же, как у Хемингуэя, как я узнала от него. Читать тома его интимного литературного дневника мне было строго-настрого запрещено. Но с тех пор как Г. начал писать этот роман, реальность изменилась: из музы я понемногу стала превращаться в вымышленный персонаж.
Г. сидел с серьезным видом и мрачным выражением лица, это было на него не похоже. Мы находились в нашем любимом кафе напротив Люксембургского сада. Когда я спросила, что его беспокоит, он немного замялся, прежде чем признаться. Утром он получил повестку от Комиссии по делам несовершеннолетних, потому что к ним поступило анонимное письмо с доносом на него. Получается, не мы одни испытывали слабость к эпистолярному жанру.
Г. провел весь день, пряча мои письма, фотографии (и, может, еще какие-нибудь компрометирующие его вещи) в сейф у нотариуса или адвоката. Встреча была назначена на ближайшую неделю. Речь шла о нас, точнее, обо мне. По закону возраст согласия наступает с 15 лет. Я до него еще не доросла. Ситуация серьезная. Нам необходимо приготовиться к любому развитию событий. Неужели жизнь уже не будет прежней?
В следующий четверг моя мать с замиранием сердца ждала, чем закончится эта встреча. Она осознавала, что ее тоже могут привлечь к ответственности. За покрывательство отношений ее дочери и Г. она тоже могла понести наказание. Ее даже могли лишить родительских прав и отправить меня до наступления совершеннолетия в приемную семью.
Когда раздался телефонный звонок, она судорожно схватилась за трубку. Спустя несколько мгновений ее лицо просветлело. «Г. едет к нам, он будет здесь через десять минут, у него был спокойный голос, думаю, все прошло хорошо», – выпалила она без остановки.
Из полицейского управления на набережной де Жевр Г. вышел изрядно повеселевшим и довольным тем, что ему удалось одурачить инспекторшу и ее коллег. «Все прошло прекрасно, – бахвалился он с порога. – Полицейские заверили меня, что это была всего лишь административная формальность. «Знаете ли, месье, подобные письма с доносами на знаменитостей мы получаем сотнями каждый день», – сказала инспекторша». Как всегда, Г. был уверен, что все дело в его неотразимом обаянии. Что маловероятно.