— Я не с Калининым, ясно? Я вообще первый раз его вчера увидела. Я — сама по себе и пытаюсь понять, что за чертовщина творится в лагере… и вокруг него, — она смотрела то на одного, то на второго и видела, как в их взглядах звериное удовольствие от драки сменялось на облегчение от ее слов. — И, если вы хотите знать, то да, я собиралась уезжать. А что ещё мне делать? Оставаться жить в палатке у раскопа? Я, по-вашему, на столько сумасшедший археолог? Я, черт побери, женщина! Мне нужен душ, нормальный кофе и кровать!
Алиса закончила свою речь и снова перевела взгляд между мужчинами в ожидании их реакции на ее слова. Она хотела услышать их объяснения, хотела услышать их, может даже, предложение чего-то большего, из-за чего она могла бы и остаться. Но вместо слов Алиса вдруг почувствовала жар их тел под своими ладонями. Она вдруг заметила их глаза с расширенными зрачками, рассматривающие ее тело и останавливающиеся чаще всего на груди. Она осознала, что напряжение драки сменилось на напряжение иного рода — то, которое словно потрескивает в воздухе, от которого мурашки бегут по коже и дыхание никак не может выровняться. То, от которого хотелось прикусить губу и увидеть, как ещё сильнее чернеют их глаза.
— Если это всё, что тебе нужно… — пробормотал Хан, обхватывая ее левое запястье рукой и поднося ее ладошку к своим губам для поцелуя.
— То мы забираем тебя себе, — хрипло закончил Наран, гораздо сильнее сжав в руке ее правое запястье, и, подняв его вверх, укусил ее ладонь.
Точка невозврата
Алиса ойкнула от внезапной боли и выдернула ладонь из руки Нарана. Смесь приятного поцелуя Хана и боли от укуса Нарана натолкнула ее на мысль, что такова и их тактика с ней — балансировка между хорошим и плохим, добрым и злым, опасным и интересным. Эти качели затягивали ее, заставляя постоянно испытывать разные эмоции и желать окунуться в их мир еще глубже. Но ведь и их что-то притягивало в ней, верно? Или это лишь предание?
Ей нужно было больше информации.
— Нет, постойте, так не пойдет, — сбивчиво проговорила Алиса, отступая назад.
— Как не пойдет? — ласково уточнил Хан, делая шаг к Алисе.
— Я хочу знать, что Наран имел в виду, когда говорил про ваши души. Хочу услышать слова предания. Хочу понять, что вы на самом деле чувствуете и думаете по поводу всего происходящего. И что вообще происходит! — она перечисляла, продолжая медленно отодвигаться назад.
— Серьезно? Ты хочешь это всё сейчас? — недоверчиво переспросил Наран, придвигаясь к ней. — Мне кажется, ты лжешь, крошка-малышка. Лжешь себе и нам.
Он говорил так вкрадчиво, так понимающе, будто видел все ее мысли, все ее желания. Алиса на секунду даже поверила ему, его голосу, его интоннациям. Поверила, что действительно сейчас не хочет ничего знать, а хочет лишь чувствовать — их руки, их дыхания, их тела. Хочет переплести с ними себя, свое тело, свою линию жизни…
Она резко выдохнула, подумав о линии жизни. Если для нее происходящее между ними было так важно, то она обязана убедиться в схожих чувствах с их стороны. У нее не было права ринуться в омут этих необычных мужчин и утопить там
— Мне нужна ваша правда, — с нажимом проговорила она, мечась взглядом между напарниками.
Хан и Наран переглянулись, молча совещаясь. Хан понимал Алису, Наран — нет. Ему казалось, что она боится, ломается, может даже заигрывает с ними таким образом, но в целом она уже согласна. И надо было лишь дожать ее, продавить, приложить усилие. Поступить по-мужски — и с лихвой получить благодарность чуть позже. Он бы хотел ее схватить, прижать к дряному забору за ее спиной, хотел бы целовать, кусать и до синяков сжимать ее тело, чтобы она понимала его, чтобы прочувствовала всю его силу, чтобы осознала его накал эмоций. Потом, позже, он был бы ласков, был бы нежен, был бы заботлив. Но не сейчас, не после драки, когда она остановила их, когда соединила своими ладонями три сердца, сама не зная, не понимая того, что делала. Не сейчас, когда он чувствовал себя одним из двух королей мира. Не сейчас, когда его душа рвалась покорять и завоевывать. Не сейчас, когда две соседние параллельные прямые вдруг должны были пересечься под влиянием одной — и хрупкой, и одновременно сильной. Нарану казалось, что они втроем стояли в точке невозврата. Отсюда — только вперед, только вверх. И ему хотелось скорее перекрыть все возможные дороги назад, хотелось скорее сжечь все мосты, скорее постичь всё то новое, что было уготовано ему с самого начала. Всё то, о чем он мечтал, во что безумно верил и на что не смел надеяться.