Сокровища ханской ставки

Запах в палате старого барона стоял ужасный – пахло застоявшейся мочой и почему-то мусорным баком. Непонятно, как выдерживали все это медсестры и санитарки. Сын же, движимый сыновним долгом, регулярно ходил к отцу, и подолгу сидел рядом, положив свою руку на руку старого барона – темную, морщинистую и холодную. На что он надеялся? Что разбитый чудовищным недугом восьмидесятилетний старец вдруг оживет, восстанет со смертного одра и начнет танцевать менуэты с санитарками? Или, может быть, на то, что барон наконец отдаст Богу душу и избавит их от своего присутствия?

Гельмут глядел на отца, на его исчерченное темными морщинами лицо, на глаза, бессмысленно уставленные в потолок, и испытывал острую жалость. Но изменить, увы, ничего не мог. Доктор говорил, что при хорошем уходе в таком состоянии барон фон Шторн может пролежать еще долгие годы, и именно это почему-то казалось самым страшным. Но что можно было сделать? Вылечить отца он не мог, современная медицина неспособна оказалась на такие чудеса. Однако и лишить отца ухода, чтобы он поскорее перебрался через летейские воды[37], тоже было невозможно. Ведь это отец, господа, это человек, который дал ему жизнь, и у Гельмута, в конце концов, есть перед ним сыновний долг!

Наверное, поэтому, когда в одно пасмурное утро на пороге богадельни его встретила медсестра и с подобающим случаю постным видом объявила, что старого барона прибрал к себе Всевышний, Гельмут испытал с одной стороны, острое чувство утраты, а с другой – необыкновенное облегчение. Он стоял и бессмысленно улыбался, а горючие слез вскипали у него на глазах.

Преодолев естественный страх, Гельмут все-таки отправился взглянуть на отца. Окна в палате были закрыты, но, несмотря на это, воздух здесь каким-то чудесным образом очистился, словно пришедшая в дом смерть уничтожила не только страдания, но даже и само воспоминание о них.

Отец лежал в постели маленький – как известно, все покойники выглядят маленькими, – и казался непохожим на себя. Пропало бессмысленное выражение на лице, пропала кривая гримаса, вызванная параличом, даже, казалось, старческие морщины разгладились. Лицо у старого барона было спокойным, умиротворенным. Гельмуту хотелось думать, что отца забрали в рай, в который сам он не слишком-то верил.

– Люди не заслуживают рая, – говорил старый барон сыну, когда тот был еще подростком. – Они не сделали ничего такого, чтобы заслужить рай. А раз нет рая, то нет и ада, есть только пустота, небытие и чертоги Вальгаллы, в которые попадают лишь избранные воины.

Был ли его отец избранным, допустили бы его в царство Одина – этого Гельмут не знал. Но ему хотелось, чтобы у отца, который так страдал последний год своей жизни, хотя бы за гробом все было хорошо. Он был заботливым отцом, строгим, но справедливым. Он не оставил своему сыну состояния, но время было такое – им, как и всем почти людям их сословия, пришлось бежать из Германии со всех ног.

– Прощай, отец, – сказал Гельмут, наклонился и поцеловал покойника в лоб. – Прощай, я буду вспоминать тебя с благодарностью.

* * *

Однако оказалось, что Гельмут поторопился попрощаться с отцом. Точнее, с его делами. Очень скоро выяснилось, что барон фон Шторн приготовил сыну сюрприз.

Нотариус, мистер Джонсон, передавая ему оставшиеся после отца бумаги, передал в том числе и тонкий серый конверт, на котором значилось «Сыну моему Гельмуту».

Придя домой, Гельмут сел за свой рабочий стол, а конверт положил перед собой. Его серый прямоугольник лежал в самом центре стола и как будто бы ждал, что его вскроют. Почему-то у фон Шторна при взгляде на конверт начинало биться сердце, он все никак не мог заглянуть внутрь, все ему казалось, что там прячется какая-то ужасная тайна, узнав которую, он не сможет уже жить на свете спокойно.

Предчувствие его не обмануло. Когда он вскрыл конверт, оттуда выпали несколько фотографий и пожелтевший лист гербовой бумаги – письмо старого барона Гельмуту.

«Здравствуй, сын! – так начиналось это письмо. – Пишу тебе эти строки и сердце у меня сжимается от радости и боли. От радости – потому что я не зря прожил на земле, я оставил миру свое семя, я подарил ему тебя – моего дорогого Гельмута, который, верю, совершит много великих дел. Немецкий дух повержен, но не уничтожен, он еще покажет себя, я в это верю и ты, мой сын, будешь в это счастливое время вместе со своим народом и, возможно даже, окажешься среди его вождей…»

Гельмут только головой качал, читая эти строки. Боже мой, он – американский гражданин, вдруг окажется среди вождей немецкого народа! Каких вождей, откуда им взяться в охваченной властью плутократов Западной Германии, не говоря уже об огромном концлагере Германии Восточной? Да, и между нами говоря, не тот характер у Гельмута, чтобы рваться в какие-то там вожди. Он скромный инженер, специалист по автомобильным двигателям, предел его мечтаний – как можно скорее выплатить кредит за дом. Но отец, неисправимый романтик, кажется, действительно видел в сыне задатки великого человека, способного изменить судьбы мира… Гельмут снова принялся за чтение.