Соль с Жеваховой горы

— А я за что? Пусть может. За сейчас то время, что до всего момент! И до какого-то швицера завшивого Соляка... — снова горько вздохнул Туча — в бессчетный раз, — как была заваруха за два месяца, когда до туда пострелялись, так оно и висит за Соляком. А до него уже зубы скалят. Много желают морды свои засунуть, как до горшка с кашей, а делать ни за как. Оно до того горько, шо нет порядка в городе, шо хоть за волком вой! Как был Японец, вспомнить любо-дорого. А до сейчас? Вот ты мине за то скажи! — посмотрел он на Таню. — Город шо одеяло, на куски рвут, за всеми не углядишь. А будешь углядывать — кровь людская потечет шо твоя юшка! Плохие времена. Задохлые времена. Шо тебе сказать...

И она прекрасно понимала слова Тучи. Закончился тот железный порядок, который твердой рукой поддерживал Японец. Хаос принес разрушение не только общества, но и бандитского мира. И на этих обломках стали произрастать ядовитые сорняки склок, предательства, алчности и зла, которые вырвать можно было только с корнем, то есть с кровью.

— Да ты зачем до миня пришла? — вдруг очнулся Туча. — Живешь-то как?

— Скучно мне жить, Туча, — теперь пришла очередь Тани вздыхать, потому что сказала она абсолютную правду.

— Шо за так? А Натулька?

— Я плохая мать, Туча, — горько вздохнула Таня, — я оказалась плохой матерью.

— Алмазная, не гони волну! — Туча нахмурился. — Шо ты за себя обговариваешь? До куда воздух запускаешь? Мать ты за всех тех курей лучше будешь, шо над ребенком как квочки квохчут! Ты то, шо надо, ребенку дашь! Миру научишь! Жисть — она не песня с сахаром. Ты-то лучше других знаешь.

— Я-то знаю, — Таня пожала плечами, — а меня кто миру научит? Скучно мне жить! Все оно от скуки, не так, как должно, как было. Ты лучше меня знаешь.

— Ты за швицера борзого своего? — прищурился Туча.

— И за него тоже, — покорно кивнула головой Таня. — Не так все должно было быть в моей жизни, Туча. Не так. — Она смотрела с такой печалью, что Туча снова вздохнул. Даже если бы хотел он утешить свою подругу, то не смог бы. Лучше всех остальных он понимал, что Таня заигралась в рискованную игру. Но и то понимал, что такой утешитель в бедах, как скользкий и сомнительный Мишка Няга, может быть опаснее самого откровенного палача.

— А я ведь к тебе по делу пришла! — вдруг встрепенулась Таня, улыбнувшись через силу. — Из-за по­други своей, Цили.

— А шо за Цилю? Шо с ее чекистом? — Туча был отлично осведомлен обо всем.

— Ты не знаешь, кто рыбаков за Фонтаном пострелял? — прямо спросила Таня. — Муж ее дело это расследует. И за домом их уже следят. Знать хочу, чья лапа здесь тянется. Может, ты знаешь?

— Контрабанду делят, — вздохнул Туча, — то Паук.

— Паук? — Таня стала слушать внимательно.

— Ну, — начал Туча, — Паук до контрабанды давно лапы шарит. За после того, как контрабанда полгода ни под кем ходила, Паук сигареты к рукам прибрал. На амбаре за Жеваховой горой стал их печатать и за контрабанду водить. Многие недовольны были. Паук — он швицер. В общак деньги не платит, да за красных корешится, песья морда. Ходят слухи, что племянница его до одного из комиссаров переехала жить. Комиссару шесть десятков стукнуло, а сопле всего шестнадцать. Так она им вертит, как хочет. Вот Паук этим и пользуется. Он эту девку из деревни специально привез и под большевика подложил. А теперь всю контрабанду к рукам прибрать хочет. Рыбаки — его работа, точно. Деньги ему отказались платить. Я хочу убрать Паука, но не знаю как. Не придумал до того. Но обязательно скумекаю, — Туча стукнул кулаком по столу. — Не будет ему жирного куска. Я уже и склад его за Жеваховой горой палил. Не помогло. Надо дальше кумекать. А мозги другим заняты. Сама видишь, — развел он руками.

— Думаешь, это люди Паука за домом Цили следят? — уточнила Таня.

— А кто еще? Ты ей передай там, шоб не высовывалась! Бо Паук — он гадина. Недаром кликуху такую ему дали. Давить гада нужно — и всё.

Стукнули двери. В «Канители» появились какие-то люди. Тане не хотелось мешать Туче. Поцеловав в щеку старого друга, она ушла, думая о его словах.

Воспоминание. Настойчивое воспоминание из прошлого билось в ней, и появилось оно в нужный момент — отличным дополнением к словам Тучи. Таня уже слышала о Пауке. Именно о нем и было ее воспоминание...

Мишка Няга жил в отдельном флигеле виллы на Французском бульваре, стоявшем в глубине двора. Где-то через две недели после бурного развития их отношений он вручил Тане ключ от него, сказав, что она может приходить к нему, как к себе домой.

Таню это доверие тронуло. Мишка казался искренним, вручая этот ключ, и Таня его взяла. С тех пор она часто оставалась у Няги по ночам.

Это была роскошная вилла, конфискованная большевиками у какой-то из знатных семей. Представители семьи давным-давно были в Париже, а по мраморным ступенькам их дачи теперь топали сапоги большевистских солдат. Дачи на Французском бульваре имели самые богатые и знатные семьи — место это было невероятно престижным, и вся дорога по обеим сторонам была застроена рядами элегантных особняков.