Ориф уговорил отца подняться в кабинет и тут же стал звонить начальнику аэропорта, прося отправить отца. Одил-амак захотел ехать в аэропорт немедленно: может быть, говорил он, повезет и для него найдется свободное место сегодня; он почти на день раньше сможет встретиться с младшим сыном.
Говорил отец устало, то и дело покашливал, и Ориф видел, что старик очень волнуется.
— Вы сами понимаете, отец, ехать на проводы Маруфа у меня нет никакой возможности, я сейчас это выяснил, — расстроенно говорил Ориф. — Обнимите его за меня, пусть возвращается целым и невредимым!
Одил-амак молча кивнул и вздохнул, стараясь, чтобы этого не заметил Ориф.
— Да, сынок, ты верно сказал: у нас теперь одна мечта, чтобы он вернулся живым и здоровым!
Ориф не сводил взгляда с расстроенного лица Одил-амака, увидел набежавшие вдруг на его ресницы слезы и, растерявшись от этого, не мог выговорить ни слова. Он прекрасно понимал, что не одна его семья, не один отец провожает сегодня сына на войну, и кто знает, вернутся ли сыновья. Одил-амак, одолеваемый невеселыми думами, старался держать себя в руках, но ему это не очень удавалось.
Какое-то время они стояли молча, не глядя друг на друга, Одил-амак то и дело покашливал и смахивал рукой слезинки со щек. Ориф снова попробовал уговорить отца лететь завтра, но Одил-амак был непреклонен:
— Поеду-ка я лучше в аэропорт, будь что будет, сынок, попытаю счастья, не получится — другое дело…
Ориф собрался отвезти Одил-амака в аэропорт на горкомовской «эмке», но тот ни за что не соглашался:
— Машина выделена тебе, сынок, для работы, а не для личных дел!..
Отец ушел, Ориф же, несколько обескураженный, все шагал и шагал по кабинету. На телефонные звонки отвечал кратко и вновь принимался ходить из угла в угол.
— Ориф Одилович, возьмите трубку, вас спрашивает брат из Сталинабада, — приоткрыв дверь кабинета, сказала секретарша.
Все еще думавший об отце, Ориф в первую минуту не заметил ее появления и торопливо пошел к двери.
— Где он, пусть войдет!..
— Вы меня не так поняли, Ориф Одилович, он по телефону вас спрашивает! — мягко улыбнувшись, удивленно сказала секретарь.
Устыдившись своей невнимательности, Ориф запоздало извинился, поднял телефонную трубку и, поздоровавшись с братом, сообщил, что к нему в Сталинабад вылетает отец.
— Зря ты его отпустил! Только что сообщили, что нас отправляют завтра рано утром, — вздохнул Маруф. — До свидания, счастливо оставаться! Передайте привет сестре Гулсуман. Скажите отцу, пусть не беспокоится. Я напишу вам с места службы…
В трубке что-то щелкнуло, и их разъединили. Ориф глубоко задумался, задев случайно кнопку вызова.
Вошла секретарша, Ориф не заметил ее прихода и все так же молча стоял на месте. Секретарша удивилась:
— Я нужна вам, Ориф Одилович?
— Да, да, извините… Прошу вас, срочно вызовите мне машину!
Когда Ориф приехал в аэропорт, то не сразу нашел отца. Тот оказался в чайхане, пил чай со знакомыми стариками, жалуясь, что не может улететь. Узнав от Орифа, что сын уезжает завтра рано утром, он совсем растерялся.
Ориф попытался чем-то помочь, ходил к начальнику, но никто ничего не мог сделать. Он согласен был переплатить, чтобы купить билет у какого-нибудь пассажира, но, увы, такого не находилось. Одил-амак увидел Орифа, вернувшегося в чайхану ни с чем, расстроился еще больше и все шептал: «Как же это так, не увижу своего сына?..»
И в это время случилось невероятное: Одил-амак увидел, что прямо к нему идет парень на костылях, в выцветшей солдатской гимнастерке.
— Что случилось, дяденька? Почему вы плачете, чем-то расстроены?
По одежде солдата, по бледному, бескровному лицу, забинтованной до колена ноге — по всему Одил-амак понял, что перед ним раненый солдат, может быть, совсем недавно вернувшийся оттуда, с передовой.
— Нет, сынок, слава богу, ничего плохого не произошло. Моего сына призвали в армию, а он теперь в Сталинабаде. Хочу вот перед отъездом повидать его, да с билетом ничего не получается…
Губы Одил-амака снова задрожали, горло перехватил спазм.
— Сколько билетов вам нужно? — спросил парень.
— Всего один! — поднял указательный палец и с надеждой ответил Одил-амак.
— Вот, возьмите мой, дяденька, самолет вылетает через час! — Парень вытащил из кармана гимнастерки билет и протянул его Одил-амаку. — Я только что, дяденька, выписался из госпиталя, еду в Курган-Тюбе к родным, — пояснил он, — мне все равно, на день раньше или позже я приеду туда.
«Душевный человек этот солдат, — тепло подумал Одил-амак. — Хлебнул, наверное, на фронте лиха, без костылей идти не может, а когда сам в беде, то и чужую боль поймешь».
Раздумывая, что скажет сын, когда узнает, что у него уже есть билет, он искал Орифа взглядом и, наконец найдя, помахал ему рукой.
— Как тебя звать-то, милый человек? — спросил Одил-амак солдата.
— Хотамом, дяденька!
Подойдя, Ориф был удивлен переменой, происшедшей в отце, исчезла растерянность, на губах заиграла улыбка.
— Хорошо тебя назвали — Хотам[4]
, сынок, — не зная, как отблагодарить парня, ласково говорил Одил-амак. — Спасибо, тысячу раз спасибо! До свидания!