Солдаты без оружия

— Да есть немного, — признался Ориф и спросил: — А вы-то сами, Ака Навруз, как себя чувствуете? Какие новости сегодня в газете?

— Признаться, не по себе мне немного, мулло. Давно нет писем из дома от жены и от сыновей с фронта. Вот с трудом, по слогам читаю газетные сообщения, все надеюсь, что есть на фронте какие-нибудь изменения…

Олимов понял, как расстроен старик, и постарался утешить его, хоть и понимал, что слова в данном случае ничего не значат.

— Не волнуйтесь, Ака Навруз, на фронте пока без особых перемен! Что касается писем, то все мы уже вторую неделю не получаем их, дело в почте…

— Было бы здоровье, мулло, не думайте об этом, считайте, что все в порядке!

Ака Навруз сложил газету, сунул за пазуху и взялся было за рубанок, но в этот момент дверь отворилась и в мастерскую, запыхавшись, вбежал Хакимча.

— Что случилось, Хакимджан? — встревожился Ака Навруз.

Хакимча не скрыл своей радости, увидев Орифа.

— Вас ходим ищем, товарищ Олимов! Я сейчас из управления строительства, вот эти повестки просили передать лично вам.

Удивившись, Олимов взял из рук Хакимчи несколько листов бумаги и быстро прочитал ту, что лежала сверху; она была на его имя.

— Из военного трибунала, товарищи, — читал Олимов. — Пятнадцатого февраля состоится суд над тем самым дезертиром, Максудовым, который был ранен в дороге и отправлен в больницу.

— Где будет происходить суд? — поинтересовался Ака Навруз.

— Здесь, в Каменке, в присутствии всех, — то есть, стало быть, открытый процесс! — ответил Олимов и протянул одну из повесток Ака Наврузу.

— Это ваша повестка, вы свидетель, усто!

Ака Навруз взял бумажку, поднес ближе к лампочке, пробежал взглядом.

— Вот дела так дела! Грустна мелодия этого дела!.. — сокрушенно покачал он своей седой головой.

8

Под строительство общежитий, предназначенных для трудармейцев из республик, был отведен большой участок километрах в десяти от Каменки, рядом с шоссе, соединявшим ее с Белогорском. Участок этот граничил с большим заводом, обнесенным высокими бетонными стенами с колючей проволокой. Еще издали были видны его огромные трубы, выбрасывавшие попеременно то черные, то серые клубы дыма, уносимые ветром далеко в степь. Иногда крутящиеся вихри бурана, частые в этих краях зимой, смешиваясь с дымом и снегом, стелились по крышам больших заводских корпусов, окутывали с головы до ног людей, заставляя останавливаться.

В один из таких морозных ветреных дней середины февраля, когда свирепые вихри особенно разбушевались в округе, Олимов ехал на полуторатонном грузовике «ГАЗ», который из-за плохой видимости следовал с черепашьей скоростью. Мокрый снег то и дело залеплял переднее стекло кабины, и водитель ничего не видел впереди. Стеклоочиститель застревал и практически не двигался, поэтому время от времени шофер останавливал машину, выходил и тряпкой протирал стекло. Только тогда, с грехом пополам, можно было следовать дальше.

Наконец добрались до строительной площадки; там из-за дыма и непрекращающегося бурана в двух шагах невозможно было ничего увидеть. Олимов отпустил машину, а сам, преодолевая груды земли и щепок, завалы из камней, кирпича и щебня, добрался наконец до недостроенного здания общежития — пока без окон, дверей, без полов и крыши. Оттуда слышались голоса людей, подозрительно валил голубоватый дым. Олимов по проложенным доскам, скользя, вскарабкался к дверному проему, и перед его взором предстала странная картина. В дальнем, скрытом от ветра углу помещения вокруг большого костра сидело человек двенадцать рабочих. Кто сушил промокшие сапоги, кто одежду, кто растирал ноги и грел над костром руки. В небольшом чугунке над огнем что-то кипело.

На уровне человеческого роста стоял едкий дым и лениво, медленно выплывал в дверные и оконные проемы. Вдохнув его, Олимов, не переставая кашлять, подошел к костру, поздоровался. Однако сидевшие неохотно поднимали головы и что-то невнятно бормотали в ответ. По произношению и одежде Олимов понял, что перед ним, очевидно, трудармейцы, приехавшие из среднеазиатских республик.

— Извините, товарищи, кто вы и чем занимаетесь на объекте в рабочее время? — напрямик спросил Олимов по-русски.

— Мы рабочие этой стройки, — нехотя ответил мужчина в белой с кисточкой киргизской шерстяной шапке, узкие глаза которого слезились и закрывались от едкого дыма.

— Если вы рабочие, то почему в таком случае сидите без дела, ведь уже одиннадцать часов утра?! — возмутился Олимов.

Все с недоумением переглянулись, посмотрели на Орифа. Длиннолицый, крутолобый мужчина молча разломал сухую доску, подбросил в костер и что-то, нагнувшись, сказал своему товарищу. Сухие дрова мгновенно охватило пламя, высветило лица сидевших вокруг огня, и Ориф пришел в ужас: все они показались ему первобытными людьми, только что вышедшими из пещеры, — обросшие, грязные, забывшие, что такое баня, с немытыми, почерневшими от копоти лицами и руками, в латаной-перелатаной одежде.

— Откуда этот мужик взялся, с неба к нам, что ли, свалился? — грубо спросил кто-то по-туркменски.

Предположение высказал киргиз, словно Олимова тут и не было вовсе: