Соленый ветер

Максин и папа. Невозможно представить. Они любили друг друга всю жизнь? И мама знала? Неудивительно, что она так жестоко относилась к Максин – папиной возлюбленной, живущей с ней под одной крышей. Бедная мама! Как я не замечала? Почему была так наивна?

Собрав страницы, я смяла их в плотный шар и выбросила в корзину. Я не буду это перечитывать. Не хочу даже видеть. Выйдя в коридор, я сама удивилась, как сильно хлопнула дверью.

Раз Китти нет, пойду на службу одна. Не хочу сидеть в канун Рождества в казарме и представлять, как Максин с папой жарят дома каштаны. Я покачала головой и спустилась в холл. Но, не успев выйти наружу, остановилась и подняла голову. Кто-то сверху поймал радиоволну, сигнал шел из-за океана, с далеких берегов, – передавали нежную, красивую, чистую песню «О, святая ночь»[5] в исполнении Бинга Кросби. Я слушала налетевшие, словно бриз, звуки музыки – они утешали меня, напоминая о рождественских днях в Сиэтле. С сидром. С огромной елкой у входа. Папа курит у окна. Мама озабочена подготовкой подарков. Максин готовит сладости, к которым у меня теперь, похоже, пропал вкус. И, конечно, Герард. Я не могла забыть Герарда.

– Наводит на сентиментальные мысли, правда?

Я повернулась, услышав голос Стеллы.

– Да.

Если бы ты знала.

Ее лицо казалось мягче в слабом свете холла. Изменил ли ее остров?

– Все какое-то неправильное. Нет снега. Нет даже елки. Я впервые скучаю по дому. Очень скучаю.

– Я тоже, – согласилась я, взяв ее за руку. Мы подождали до конца песни, и радиоволна сбилась – навеки утраченный миг, проглоченный океаном.

– Идешь на службу? – спросила Стелла.

– Да. Я приходила за Китти. Мы собирались пойти вместе.

– Ох, чуть не забыла тебе сказать, – спохватилась она.

– Что?

– Китти просила передать извинения. Ланс приготовил для нее особое рождественское свидание, и она не сможет пойти на службу.

– Свидание? В канун Рождества?

– Тебе лучше знать. Похоже, они проводят вместе кучу времени, не так ли? Каждый раз, когда я встречаю Китти, она говорит, что идет к Лансу. Ланс то, Ланс это. Но, по-моему, он ее не достоин. Он опасен.

– Опасен?

– Да, – ответила она. – Все знают, что он крутит шашни с местными девушками. Похоже, у него темперамент, как у линкора «Миссури».

Я вспомнила, как на него смотрела Атея, вспомнила собственные ощущения по поводу этого человека. Но всегда видела его спокойным. Мог ли он быть опасен?

– Возможно, у него грязные намерения, но это дело Китти. Я пыталась поговорить с ней об этом мужчине. Поверь – бесполезно.

– Ты хорошая подруга, Анна, – сказала Стелла, глядя на меня с восхищением.

Я подумала о своих секретах.

– Но не настолько.

– Не хочешь пойти в часовню вместе? – спросила она, посмотрев на стенные часы. Была четверть седьмого. – Мэри и Лиз уже там. Пойдем к ним.

– С удовольствием, – с улыбкой согласилась я.

Когда мы вышли наружу, радиосигнал восстановился, и на каком-то незнакомом языке слабо зазвучала мелодия песни «Тихая ночь»[6]. Я чувствовала себя потерянной.

* * *

Когда мы вошли в маленькую часовню, расположенную рядом со столовой, у меня вырвался вздох изумления. Рядом с фортепьяно красовалась рождественская ель.

– Где они ее раздобыли? Елку? Среди тропиков?

– Это был наш большой секрет, – улыбнулась Мэри. – Социальный комитет спланировал все за несколько месяцев. Один из пилотов доставил ее на прошлой неделе вместе с припасами. Об украшениях никто не подумал, так что пришлось проявить изобретательность. Солдаты заслужили елку на Рождество.

Слева от нас начал распеваться хор, а я все смотрела на елку, украшенную мишурой, сделанной из тонко нарезанной фольги, и красными яблоками. Некоторые девушки, видимо, одолжили свои ленты для волос – на дереве было минимум две дюжины белых сатиновых бантов.

– Какая прелесть, – восхитилась я, смахивая слезу.

Мэри обняла меня.

– Анна, все в порядке?

Хор – группа солдат-волонтеров под руководством лейтенанта, который до войны был учителем музыки, – начал петь «О, придите все верующие»[7], и по коже побежали мурашки. Я закрыла глаза, и передо мной возникло лицо Герарда, он улыбался доброй, доверчивой улыбкой. Максин и папа тоже появились в моем воображении, они молили о прощении, вдалеке махала рукой Китти. А в центре стоял Уэстри. Он замер на пляже в ожидании.

Мои ноги ослабли, тело обмякло, и Мэри подтолкнула меня к скамье.

– Тебе нужно присесть, – забеспокоилась она, обмахивая меня сборником церковных гимнов, – ты неважно выглядишь. Стелла! – выкрикнула Мэри. – Принеси воды.

Комнату заполнил туман, хор, казалось, пел одну и ту же строчку. Давайте же преклонимся пред Ним, давайте же преклонимся пред Ним, давайте же преклонимся пред Ним…

Кто-то дал мне кружку, и я отпила воды.

– Простите, – смущенно пробормотала я, – не пойму, что случилось.

– Ты слишком много работаешь, – ответила Мэри, – вот что случилось. Я поговорю об этом с сестрой Гильдебрандт. Посмотри на себя – бледная, худая. Ты сегодня ужинала?

Я покачала головой.