Солнечное перо

– Тьма способна исказить любой свет, – прошептала Антия, словно завороженная. Она сидела на полу, прильнув к Ардиону, он обнимал ее здоровой рукой, и призраки заливались хохотом на крыше – все было как всегда. – Странно, что у тебя убежище именно здесь.

В отличие от иномирянки, Ардион вообще не испытывал неудобств. Призраки пугали его примерно так же, как могли бы пугать комары или мошки. Рана почти затянулась – оценив ее состояние, Ардион застегнул рубашку, поднялся, зажег маленькую лампу, и в доме сделалось уютно. Призраки завыли еще громче, и кто-то из них всем телом ударился в дверь. Конечно, он никогда не сокрушил бы ее, но грохот получился изрядный.

– Попробуй расслабиться, – предложил он, снова садясь рядом с Антией. – На самом деле это очень простой фокус: постарайся не думать о них.

– К этому невозможно привыкнуть. – Антия прерывисто вздохнула, взяла его за руку, и Ардиону подумалось, что она устала. Вымотана в край. В самом деле, для юной девушки сегодня было слишком много приключений и крови – Ардион даже почувствовал жалость.

– Я не предлагаю привыкать, – усмехнулся он. – Просто не слушай. Думай о чем-нибудь приятном. У тебя ведь было что-то приятное в твоей Тарелке?

– Таллерии, – хмуро ответила Антия и почти беззвучно добавила: – Не было. Не помню.

Зендивен устал пищать. В какой-то момент беснование призраков за стенами начало стихать – тогда принц альвини вынырнул из-под дивана, свернулся калачиком, накрылся своими крылышками и уснул в облаке светящейся пыльцы с запахом меда. А в душе Антии все звенело и тряслось – она не говорила ни слова, но Ардион ощущал эту дрожь, и крючок все сильнее погружался в его грудь.

Солнечная кровь и королевское серебро объединяют и исцеляют миры. Некстати вспомнилось белое платье Антии – в зеркальном отражении она была одновременно королевой и испуганной девчонкой, которая несла на себе слишком тяжелую ношу.

– Почему они стали такими? – спросила она. Сквозь ее страх теперь пробивалась скорбь. Конечно, дети Солнечного кормчего не совершили ничего настолько ужасного, чтобы их потом превратило в голодных шепчущих призраков, просто тьма изувечила и исказила то, что от них осталось. Антия не смотрела в сторону окна – в дом сейчас заглядывала женщина с козлиными рогами и зашитыми глазами. Под веками что-то шевелилось и дрожало, словно пыталось найти путь на свободу.

Кажется, когда-то ее звали Нашента-Ла, дитя пустынь. От нее и сейчас веяло жаром.

– Их окутала тьма на болотах. Та, что была здесь еще до появления людей, ей нужно только пожирать и калечить, – пояснил Ардион. По крыше процокали копытца, и послышалось хлопанье крыльев; он поднял голову, прищурился и добавил: – А этих раньше не было. Вот мои новые братья, о которых ты спрашивала.

Смех снаружи сделался визгливым и нервным, а потом оборвался, и над домом разлилось чавканье и хруст: кого-то с аппетитом пожирали. Должно быть, какая-то глупая ночная птица, на свою беду, решила пролететь над домом. Антия вздрогнула всем телом и сильнее стиснула его руку – Ардион снова обнял ее, и она негромко спросила:

– А кто такая Махивари? Ты ее звал в бреду.

Он покосился в сторону окна, и Антия невольно посмотрела туда же. К стеклу прильнуло очередное женское лицо, искаженное голодом и неутолимой тоской. Из левой глазницы прорастали лилии, волосы поднимались дыбом, окружая голову короной. Заметив, что на нее смотрят, женщина содрогнулась, затряслась, и из ее левого плеча начало выламываться что-то костлявое, многосуставчатое.

Когда-то она была прекрасна. Когда-то Ардион смотрел на нее, и все в нем стремилось лететь, подниматься под облака, искать слова, чтобы сказать что-то еще, кроме «люблю», изувеченного напластованиями пошлости. Когда-то они действительно любили друг друга – была весна, солнце разбрызгивалось по ручьям, и мир казался бескрайним и светлым.

Все кончилось. Сейчас он даже не мог вспомнить лица Махивари – призрак не имел к нему никакого отношения. В памяти остался только легкий девичий силуэт и рука, украшенная серебряными браслетами – Ардион когда-то держал ее и не хотел отпускать.

Потом ее забрали.

– Это она? – Должно быть, Антии сейчас хотелось отвернуться, но она не могла. Ардион чувствовал, что жуть, накатившая на нее, была такой силы, что почти заглушила разум – и Антия снова дернулась в сторону, повинуясь визгливому приказу из-за окна, раскатившемуся над лесом и болотами:

– Поднимись и впусти нас, мелкая сучка! Вставай!

Ардион с силой прижал ее к себе, и от его пальцев растеклась золотая дымка, пахнущая вишней и летом – только тогда она опомнилась, и ее страх уступил место стыду: щеки девушки окрасились румянцем, и Ардион невольно заметил, что она хороша собой. Не красавица – в Антии не было идеальной безупречности античных статуй, когда в лице нет ни малейшего изъяна, только совершенство, но Ардион видел в своей иномирянке силу и жизнь, и это было намного важнее любого очарования. Это было настоящим, это влекло.