Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний

– Афиняне! Я вас ценю и люблю, но подчиняюсь небесным правителям больше, чем вам. Пока во мне высекается искра мысли и теплится жизнь, ни за что не откажусь от своих убеждений и твердо буду их отстаивать. Оставьте меня, если не на свободе, то при моих взглядах. Ничего другого делать я не намерен, пусть даже мне грозит смерть.

Не кажется ли вам, что справедливо было бы уважать не все мнения, а мнения людей достойных, способных глубоко мыслить и не особо обеспокоенных тем, как воспримет их большинство? Да, действительно, мой образ жизни разительно отличается от общепринятого. Я не занимаюсь ремеслом или торговлей, не участвую в дискуссиях на официальных собраниях и вообще в политической деятельности. Но я так же заинтересован в улучшении благополучия моих сограждан и считаю своей задачей просто доводить до них мою главную мысль: прежде чем что-то делать, следовало бы подумать, как самим стать более совершенными умом и душою. Свою же вину я вижу лишь в том, что некоторые юноши в беседах прибегают к моему методу и таким образом невольно указывают на невежество отдельных авторитетных граждан. Однако это не есть мое сознательное намерение…

Среди судей раздался ропот возмущения. Набрался же наглости дерзкий старик вести себя столь вызывающе, когда только что Афинское государство вынужденно пошло на унизительные уступки персам и спартанцам. Кто как не он приносит афинянам все напасти!

– Если вы меня приговорите к смерти, – невозмутимо продолжал Сократ, – то, хоть и смешно говорить об этом, дадите мне возможность жить. В вашем возбужденном состоянии вы, конечно, приговорите меня к смерти, а всю оставшуюся у вас жизнь, не выходя из этого состояния, так и проведете во сне.

Философ не ошибся: из пятисот судей чуть более половины признали его виновным. Приговоренного отвели в тюремную камеру, где он спокойно взял из рук палача чашу с ядом, выпил содержимое залпом, рухнул на каменный пол и испустил дух.

Афинские граждане верили тогда в целую плеяду богов, каждый из которых считался покровителем чего-либо – любви, войны, урожая, моря. Перед началом рискованного дела воздавали кому-нибудь из них почести в культовом храме или перед домашним алтарем. Частенько приносили богам в жертву животных. В честь Афродиты, например, убивали козу, в честь Афины – корову. При этом понимали так: боги, как и люди, тоже смертны, но в отличие от земных обитателей, всемогущи и всеведущи, знают, что такое справедливость, и потому наказывают за преступление, но могут и несколько запоздать, наказав преступника не в мире земном, а в потустороннем.

Любили ли боги людей? Афиняне об этом не ведали, однако всегда надеялись на их расположение к себе, от чего и зависела судьба человека. Идея бога вечного, бессмертного им казалась абсурдной, хотя Зевс был очень к этому близок. В их представлении боги обитали на Олимпе и все у них было как у людей – ссорились, влюблялись, рождали на свет новые божества, но уже рангом пониже.

В ту пору Афинское государство насчитывало около четверти миллиона граждан и порядка шестидесяти тысяч рабов. Особые почести воздавались воинам, умевшим одним ударом меча отрубить у неприятеля голову. Воинская доблесть состояла в том, чтобы безжалостно расправляться с врагами государства. Жены полностью подчинялись своим мужьям, собственности и денег иметь не могли. В тринадцать лет девушек выдавали замуж – по отцовскому выбору и обычно против их воли. На судебных разбирательствах выслушивались стороны обвинения и защиты, после чего судьи решали, кто виновен, простым большинством голосов. Два-три раза в месяц на одном из афинских холмов собирались все граждане мужского пола и поднятием руки голосовали за или против какого-нибудь важного государственного решения: мнение большинства приравнивалось к истине. Все это считалось нормой, основанной на здравом смысле.

Устроившись где-нибудь в теньке портала, афиняне любили посидеть, непринужденно поделиться между собою новостями и своими впечатлениями. Сократа знали все. Знали, что к материальным благам он относится равнодушно, не обременяет себя вещами, за свои лекции денег не берет, ходит по улицам босой в протертой одежде. Каждый день его можно было видеть мирно беседовавшим с друзьями, знакомыми и просто прохожими. Многие восхищались его эрудицией, мудростью и одновременно удивлялись, почему он о своей философии так и не написал ни строчки, хотя грамотой владел. С ним можно было всегда поговорить на любую тему, в особенности о смысле жизни. Роста он был небольшого, лысоват, с пышной бородой и лицом, на котором выделялись приплюснутый нос и огромные, пронизывающие своим взглядом из-под густых бровей глаза. За неуклюжую походку его звали «говорящим раком».