Читаем Солнце на полдень полностью

Полистав книгу с ловкостью пастыря, наторевшего на быстром отыскании в духовных книгах нужных мест, отец Петр принялся читать вслух. Голос его был молитвенно-торжественным и проникновенным, хотя читал он не молитвенные тексты, а справочные сведения про арнику, затем про игнацию; про понос и токсические синдромы, про отравления желудка и изжогу.

Кончив чтение и словно сойдя с амвона, отец Петр, как-то через плечо, как служке в церкви, передал книгу Леману: извольте, мол, сами почитайте!..

И Леман читал. Он долго читал, точно это была мировая книга — вроде моей «В тисках Бастилии», и он не мог оторваться от нее. Так все в ней было захватывающе интересно.

Леман читал про себя, без выразительного голоса и древнегреческой театральности в жестах. В глазах светился живой интерес. С чего бы это? Вроде русских поговорок там не встречалось? Не шла тут и речь про героев и полководцев. Неужели его так могли заинтересовать малопонятные и по-старорежимному написанные средства от язвы и отравления, от поноса и изжоги? Не собирается ли герой Перекопа заняться тайным траволечением?

И вот уже выложено последнее, недостававшее звено в цепи доказательств, так убедительно выстроенных отцом Петром.

— В этом пузырьке — арника, — поднята правая рука с пузырьком, — в этом игнация, — поднята левая рука. — Стало быть эти, — пренебрежительный жест в сторону окна, за которым соседки все еще наседали на бедную тетю Клаву, — фурии не ведают, что творят.

В таких местах обычно опускается занавес, выжидается, чтоб схлынула волна рукоплесканий, чтоб артисту выйти на поклон признательной публики.

— Все ясно, — сказал Леман. — Если хотите, — усмехнувшись, добавил он милиционеру, — и я готов испить эти настоечки-наливочки. Это и вправду не чаша цикуты… Никакая это не отрава! Порвите протокол!..

Милиционер встал и надел каску, чтоб было куда приложить руку в знак служебного послушания. Во взгляде милиционера было, однако, не одно лишь механическое служебное послушание. Была и человеческая признательность к этому коренастому заведующему детдомом и партийцу, так просто и рассудительно решившему дело, которое только что самому милиционеру казалось запутанным и безнадежно сложным… Не из книг, а из житейского опыта черпал он убеждение, что умный человек не тот, кто создает страсти и вражду, а кто их развязывает, будто хитрый морской узел. Или разрубает тот же узел — как боцманским топором.

— И еще я вас прошу — сделайте внушение, наперед пригодится, этим… кликушам, — негромко добавил Леман. — Чтоб зря не изводили женщину. Кому не лень… козыряют, как говорится, рабоче-крестьянским происхождением! Моду взяли — все потомственные пролетарии, все из беднейшего крестьянства. Затем — будто рабочие и крестьяне все сплошь ангельского нрава… Если товарищу Печерице будет что-то неясно, пусть позвонит мне. Потолкуем. Как партеец с партейцем…

Милиционер, заслышав фамилию своего начальства и будто забыв про сан свой, теперь уже совсем неслужебно кивал головой. Чувствовалось, — нравится ему этот светлоглазый, лобастый человек в перетянутом ремнем френче, нравится, хотя говорит вроде не совсем чисто по-русски и слова тянет, будто деньги достает из кошелька, зная, что переплачивает.

Тетя Клава вошла с заплаканными глазами. Леман с насмешливой строгостью покачал головой:

— Воспитательница!.. И вдруг слезы! Воспитатель, он — всегда воспитатель. И с детьми, и со взрослыми. А взрослые порой те же детишки… Не ведают, что творят. Слабые люди. Показав им слезы, вы сравнялись с ними.

— Я все же женщина… Не брала я Перекоп, не переходила Сиваш. Нервы у меня! И беда за бедой… Поймите меня, уважаемый Федор Францевич!.. — как бы обессилев, ткнулась тетя Клава головой в грудь своего начальства. Леман гладил золотистые и рассыпающиеся волосы, что-то говорил ей ласковое — это меня так удивило и растрогало, что даже в горле запершило. Я поспешил отвернуться, я ничего такого не видел, мой дорогой герой Перекопа!

Леман взял в свою большую руку руку тети Клавы, комкавшей мокрый платочек. Слегка пожимая руку эту, говорил:

— Знаю про вашу беду… Вас я постараюсь в обиду не дать. А там, надеюсь, проверят и восстановят…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Ошибка резидента
Ошибка резидента

В известном приключенческом цикле о резиденте увлекательно рассказано о работе советских контрразведчиков, о которой авторы знали не понаслышке. Разоблачение сети агентов иностранной разведки – вот цель описанных в повестях операций советских спецслужб. Действие происходит на территории нашей страны и в зарубежных государствах. Преданность и истинная честь – важнейшие черты главного героя, одновременно в судьбе героя раскрыта драматичность судьбы русского человека, лишенного родины. Очень правдоподобно, реалистично и без пафоса изображена работа сотрудников КГБ СССР. По произведениям О. Шмелева, В. Востокова сняты полюбившиеся зрителям фильмы «Ошибка резидента», «Судьба резидента», «Возвращение резидента», «Конец операции «Резидент» с незабываемым Г. Жженовым в главной роли.

Владимир Владимирович Востоков , Олег Михайлович Шмелев

Советская классическая проза
И власти плен...
И власти плен...

Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос. Для чего вы пришли в эту жизнь? Брать или отдавать? Честность, любовь, доброта, обусловленные удобными обстоятельствами, есть, по сути, выгода, а не ваше предназначение, голос вашей совести, обыкновенный товар, который можно купить и продать. Об этом книга.

Олег Максимович Попцов

Советская классическая проза