Солнце над Бабатагом

У другого старика кабаны съели весь посев джугары, и теперь он с семьей был обречен на голодное существование.

Федин, очень сильный по натуре человек, не мог переносить чужих слез, и теперь, видя плачущих старых людей, помочь которым он ничем не мог, только сильно сжал зубы и перевел взгляд на Кудряшова, словно прося у него поддержки.

Кудряшов обещал старикам, что полк сделает все возможное, чтобы уничтожить диких животных, и распорядился отвести пострадавшего в лазарет для оказания ему медицинской помощи.

— Прямо сам готов взять винтовку и пойти бить этих проклятых свиней,— сказал Федин, когда они остались одни,-— Короче говоря, надо принимать какие-то решительные меры.

— И откуда их столько расплодилось?— подумал вслух Кудряшов.

— Басмачи. Только одни басмачи виноваты,— сказал комиссар,— Басмачи выкачали все оружие, ранее находившееся в кишлаках, и дехкане лишились возможности защищать свои посевы...

Кастрыко сидел в чайхане у Андрюшки. Андрюшка был молодой глуховатый таджик из кишлака Люкки, он не говорил, а кричал. Собственно, имя его было Али-джан, но кто-то из штабных командиров окрестил его Андрюшкой. Это имя так хорошо привилось к нему, что иначе его и не звали. Андрюшка проявил большие способности в изучении русского языка. Первой фразой, которой научили его штабные, была: «Поесть, попить, покурить — дело хорошее». Он отлично варил русский борщ. Это обстоятельство привело к тому, что почти все командиры, ранее посещавшие чайханщика Гайбуллу, постепенно перекочевали к нему.

— Налей еще чашку,— сказал Кастрыко.

— Чего ты шепчешь?— крикнул Андрюшка так, словно Кастрыко был шагов за сто от него.— Или ты говорить не умеешь? Громче, громче давай! Что я — глухой?!

Он принял пустую посудину из рук Кастрыко, налил ее до краев и, поставив перед командиром, с обычной улыбкой на красном скуластом лице произнес:

— Поесть, попить, покурить — дело хорошее?

Кастрыко, собственно, было не до Андрюшки. Он наблюдал за дервишем в рваном халате, который с упорной назойливостью вымаливал подаяние у сидевшего поодаль начальника клуба, человека средних лет, с чисто выбритым, актерским лицом.

Каждый раз при посещении чайханы Кастрыко видел этого дервиша, и его поражало, что глаза юродивого иногда принимали совершенно осмысленное выражение, останавливаясь на нем настороженно-испытующим взглядом.

Получив мелкую монетку от начальника клуба, дервиш, закатывая белые глаза и бормоча что-то, подошел вплотную к Кастрыко.

— Что тебе нужно?— сказал тот сердито.— Не мешай! Поди прочь отсюда! Ну, кому говорю?

На страшном лице юродивого мелькнула улыбка. Понижая голос до шепота, он сказал по-английски:

— Наконец-то я вас узнал, Доктенек!.. Осторожно. Не подавайте вида... Я буду ждать вас за мечетью... На нас смотрят. Дайте монету.

Преодолевая охватившую его нервную дрожь, ирландец бросил дервишу серебряный полтинник.

Юродивый схватил монету и, зажав ее в кулаке, направился вниз по пустынному в это время базару.

— Что, разбогатели, товарищ командир?— спросил начальник клуба, наблюдавший всю эту картину.— Смотрите, так пробросаетесь!

— А ну его!..— сказал Кастрыко.— Отвратительная физиономия. Видеть не могу. И должно быть, прокаженный. Весь аппетит перебил.

Он отставил чашку, расплатился с Андрюшкой и вышел из чайханы. Дервиш ждал на условленном месте.

— Послушайте, вы плохой разведчик, Томас!— обрушился он на него.— Какого черта, сэр, вы отпустили себе эту бородку! Она меня с ума свела! Я все приглядывался и думал, вы это или не вы!

— Позвольте,— перебил Доктенек.— Я не знаю, с кем говорю.

— Не знаете?.. Впрочем, я, конечно, тоже оброс. Вспомните в Кабуле в прошлом году. От кого вы получили документы на имя Кастрыко?

— А-а!

-- Ну то-то... Шоу-саиб давно ждет вас.

— Где он?

— У Ибрагим-бека,„ Когда вы сможете выехать?

— Сегодня мы уходим в Бабатаг, и, пожалуй, это удобный случай.

— Конечно! По дороге вы отстанете. На переправа в Джиликуле вас будет ждать наш человек. Он сопроводит вас к Шоу-саибу. Ну, прощайте, Томас. Нам надо спешить. Желаю вам счастливо добраться...

Дервиш согнулся и, тяжело опираясь на посох, направился по пыльной дороге. 11 Известие о трагической гибели Абду-Фатто быстро пронеслось по всему Присурханью. И если Ибрагим-бек хотел его смертью устрашить население, то достиг совершенно обратного. В кишлаках поднялся глухой ропот. Дехкане жалели этого честного, справедливого человека, и хотя с опаской, но выражали сомнение в правильности действий Ибрагим-бека.