Солнце над Бабатагом

— Жили!—захохотал Вечкин.— А теперь — как это? Существуете?.. Эх, Петр Дмитрич, милая вы душа, я же вас вот как понимаю. Вы же свой, торговый человек,— с пьяной откровенностью заговорил он.— А как вы думаете, кто я такой есть?— Он поднял указательный палец и, словно кому-то грозя, продолжал:—Да я в Москве собственное дело имел! Хозяином был!.. Вы Москву знаете?.. Ну вот. Может, помните у Никитских ворот большой магазин «Василий Семенович Вечкин»? Эх, Петр Дмитрич!— Он долил стакан и выпил.— Так вот я и говорю, какая у меня жизнь была: чего пожелаешь! Со всеми знаменитыми купцами знакомство имел. Сам Прасолов со мной за ручку здоровался. А бывало, сибирские купцы приедут, так я для них первый человек. Без меня ни шагу. А почему? Да потому, что я всю Москву насчет женского звания вот как знал! Все лучшие такие девицы были у меня на учете...

Седов нетерпеливо покашлял. «Экая мерзость!»— подумал он, помрачнев.

— Сейчас, сейчас, Петр Дмитрич, дайте докончить,— попросил Вечкин.— Да, сибирские купцы. А кто такой сибирский купец, понимать надо. Он едет в Москву, две тысячи в бумажник кладет да еще на всякий случай сто тысяч за пазуху!.. Так вот мы, значит, компанией на лихачах по Москве... А порядок был такой. Как купцы приедут, так первое дело к Мартьянычу завтракать. Это на Красной площади, в Теплых рядах, ресторан внизу был,— пояснил Вечкин.— Ну, там бутылочку на двоих, пару яичек, чайку, чтоб с утра быть трезвым. Да. Потом на биржу. Там до трех часов дня... Хорошо-с. Ну, а дальше, независимо от результатов, на Театральную площадь к Тестову обедать. Вот где кормили! Блины на горячих сковородках подавали. А закуска!— Вечкин схватился за голову.— Все охотнорядские купцы посылали Тестову самое лучшее. От Тестова ехали к «Яру» на Петербургское шоссе. Туда обязательно с девицами. Это уж по моей части, хе-хе... я обеспечивал, да. У «Яра» самое веселье. Цыганский хор... Кончаю, кончаю, Петр Дмитрич,— быстро проговорил он, заметив, что Седов нахмурился и задвигался на стуле.— Ну так вот,— продолжал он.— В «Яре» гуляли всю ночь, а под утро ехали в «Мавританию» отрезвляться. Там, хочешь не хочешь, опять же блины и всякие прохладительные напитки. Из «Мавритании» домой — передохнуть, освежиться, ванну принять, и снова к Мартьянычу. Такая карусель продолжалась несколько дней, а уж потом занимались делами... Ну, а по части разных там художеств, так это больше в «Праге»— на Арбате ресторан.— Вечкин усмехнулся.— Вот, помню случай. Аккурат двенадцатого января, в Татьянин день. Пристал к нашей компании один присяжный поверенный. Так он напился и морского царя представлял. Нагишом в аквариум к рыбам залез. Что смеху было! Ну, конечно, протокол. Но денежки все покрывали. Сунешь приставу четвертной — и вся штука. Да, жили люди. Если кто чего пожелает, так за деньгами не постоит. А в отношении девиц со мной советовались потому, что я всю Москву вот как знал.

— Довольно! Пакость какая! Противно слушать!— резко сказал Седов, двинув стулом.— Пишите счет. Мне нужно на станцию.

— Хорошо, хорошо, уважаемый,— суетливо заговорил Вечкин.— Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Чего ж тут такого?— Он торопливо вынул бумажник и достал из него чистые бланки счетов.— Так на сколько будем писать, Петр Дмитрич?— спросил он, прищурившись.

— Как на сколько? Разве вы позабыли?— Седов удивленно взглянул на него сквозь очки.— Мы же договорились; на тысячу двести рублей.

— Ну да... Конечно. Правильно говорите,— сказал Вечкин, не глядя на него.— Только, видите ли, Петр Дмитрич, я хотел вам один вопросик задать.— Он заискивающе посмотрел на Седова.

— Ну-ну, говорите.

— Как бы это ладней выразить? Тут, так сказать, дело такое... Человек вы еще молодой. Да. И вам жить надо. Верно я говорю?

— А что вы, собственно, хотите?

— Я это самое и хочу,... Смотрите, какой у вас френчик старенький. Вон и заплаточка.— Вечкин замолчал, заерзал на стуле.

— Знаете что, говорите со мной прямо,— твердо сказал Седов.— Я не умею ходить вокруг да около.

— Петр Дмитрич, родной! Я прямо говорю. Я, знаете, такой человек: сказал — и концы в воду. Да. Давайте прибавим сотни три, как говорится, детишкам на Молочишко. Хе-хе! Ведь каждому насекомому жить хочется. И вы не в накладе будете. Поверьте, любя говорю!

— Ах, вот оно что!— Седов побагровел.— Нет, этот фокус не пройдет.

Лицо Вечкина приняло злое выражение.

— Петр Дмитрич, помилуйте! С какой же стати я все эти дни, как часовой, над рабочими стоял, руководил?

— За это вы проценты получаете.

— На проценты не проживешь... Ну, ладно — не по-вашему и не по-моему: накиньте три сотни и пополам. Понимаете? Дело верное. Я отвечаю... Ну, решайте же, Петр Дмитрич. Чего их жалеть, деньги? У большевиков денег много, не обеднеют. Берите любую половину и точка, могила.

У Седова захватило дыхание.

— Позвольте,— задрожал он от кипевшего в нем гнева.— Вы что же это мне... мошенничество предлагаете? По себе меряете?

Вечкин встал, -покачиваясь, приподнялся на носки и повел пальцем перед носом Седова: