Солнце над Бабатагом

Действительно, Маймун, он же Мирза-Саид вернувшийся из Бабатага, дал такие сведения военкому бригады, тогда как Ибрагим-бек продолжал оставаться на месте, готовясь к нападению на большой транспорт, двигавшийся «оказией» по Военной дороге. Для отвлечения внимания командования бригады от Военной дороги Ибрагим-бек решил одновременно организовать налет на кишлак Джар-Тепе, поручив это Улугбеку.

— Ничего, тойарищ военком, время у нас есть,— отвечал Абду-Фатто, жестом приглашая вошедших сесть.— Будем ревком начинать.— Он надел очки и подвинул к себе сундучок.

Секретарь ревкома был болен, и поэтому Абду-Фато еще с утра разобрался со всеми полученными из области бумагами.

На заседании обсуждались обычные по тому времени вопросы. Надо было разъяснять дехканам задачи и сущность новой власти и разоблачать реакционную роль басмачества, причем основное значение придавалось привлечению самих жителей к борьбе с басмачами.

Взявший слово Абду-Фатто начал говорить о том, что население кишлаков, вначале малоактивное, постепенно втягивается в работу ревкома и нередко вносит ценные предложения, которые ревком проводит в жизнь. Так, например, дехкан Али-Ризо из кишлака Карлюк внес предложение о помощи дехканам, пострадавшим от басмачей. Предложение это принято на прошлом заседании и уже проводится в жизнь. По заявлению группы дехкан производится и выявление беспризорных детей. Но есть и недостатки: некоторая отсталая часть дехкан видит в председателе ревкома того же бая.

Поэтому Абду-Фатто предлагал приглашать на заседания ревкома представителей местного населения, а в базарные дни устраивать заседания под открытым небом, приглашая представителей кишлаков.

Бочкарев, выслушав умную речь старика, выступил с поддержкой этого предложения. Пользуясь случаем, он тут же внес предложение об отмене телесных наказаний на базарах, как несовместимых с достоинством человека, и замене их общественным порицанием, что и было принято.

О хозяйственном положении рассказал Джураев. Он говорил о бедственном положении многих дехкан, не имеющих ни лошадей, ни скота для обработки земли.

На это ответил Бочкарев. Он заявил, что в ближайшее время в бригаде будет производиться выбраковка лошадей, которые и будут розданы. А пока он предложил составить списки всех остро нуждающихся, независимо от того, есть ли среди их семей басмачи.

На этом заседание закончилось. Тут Бочкарев вспомнил, что в двенадцать часов у него телефонный разговор с комиссаром дивизии и, попрощавшись с Абду-Фатто, вышел вместе с Джураевым, которому еще утром обещал показать трофейную лошадь.

— Так вот, Абду-Фатто, я еще раз предлагаю вам перейти поближе к штабу бригады,— сказал Лихарев.— Здесь вам оставаться опасно.— Комбриг хорошо знал, как много честных работников из местного населения за это время поплатилось головой.

— Ничего не будет, кроме того, что предопределено судьбой,— отвечал Абду-Фатто со скрытой усмешкой.— Не беспокойтесь обо мне, командир. Спите спокойно.

Увидев, что ему не уговорить старика, Лихарев встал и попрощался с ним.

— Аллах сакласин!—сказал Абду-Фатто. Он направился проводить Лихарева до ворот.

Лола змейкой выскользнула из своей засады, перебежала дворик и забралась на дувал.

Она видела, как Лихарев, выйдя за ворота, пошел по тенистой стороне улицы, густо обсаженной столетними талами, и с сильно бьющимся сердцем смотрела ему вслед, пока он не скрылся за выступавшим из зелени белым порталом мечети.

Так она долго стояла, взволнованная, сама не зная почему.

— Что это ты, доченька?—спросил снизу Абду-Фатто,— Я тебя ищу, а ты вон куда забралась.

Лола спустилась с дувала и молча прильнула к отцу.

Абду-Фатто осторожно отвел назад голову дочери и заглянул в ее большие черные глаза.

— Не прячь свое лицо, доченька. Я достаточно стар для того, чтобы все понимать,— сказал он с мягкой улыбкой.

Свернув за мечеть, Лихарев направился к базару.

Солнце уже перевалило за полдень. Зной постепенно спадал. Придорожные талы отбрасывали на землю густую тень.

Навстречу Лихареву верхом на ишаке, поднимавшем за собой бурую тучу сухой, как порох, пыли, ехал чайханщик Гайбулла. Вместо обычной рубахи на нем был надет тиковый в полоску старый халат.

Еще издали, узнав Лихарева, чайханщик заулыбался, прижимая обе руки к груди.

— Салам алейкум, ака!—весело поздоровался Гайбулла, поравнявшись с комбригом.

— Салам!—Лихарев сделал приветственный жест, торопясь выйти из густого облака пыли.

— Подождите, ака!— задержал Гайбулла. Он проворно слез с осла и, набрав из хурджунов полные горсти фисташек, сказал,— Возьмите, фисташки. Сам в горы ездил, собирал. Кушайте. Лихарев порылся в кармане я достал две таньги.

Гайбулла обиделся.

— Нет, нет, денег мне не надо,— отказался он.— Это подарок.

Лихарев взял фисташки и поблагодарил Гайбуллу, который, видимо, был очень доволен встречей с комбригом и все старался растолковать ему, что и он сам и весь кишлак Тахтамыш, откуда он родом, уже хорошо знают катта командира и очень любят его за сердечное отношение.