Солнце сияло

Не знаю, сколько он заработал на этом клипе. Во всяком случае, много больше меня. Я от него только получал деньги на оплату техники, выплаты рабочим, осветителям, гонорар актерам. На каждом шагу получался перерасход, и мы надсадили глотки, ругаясь, — каждую сотню долларов из него приходилось вырывать, как брать крепость — штурмом и долговременной осадой.

Но какое это все имело значение. Это все было совершенно не важно. Я снимал свой собственный музыкальный клип!

Я сделал четырнадцать вариантов сценария, и в конце концов мы вернулись к самому первому варианту, — но это было не важно. На съемках поющая девушка непременно закатывала мне истерику, крича, что за такие деньги могла бы нанять себе Спилберга, — но и это было не важно. Не важно было, что пришлось быть самому не только сценаристом, но еще и администратором ролика, что в конечном итоге пленки у меня оказалось в два раза меньше, чем требовалось, что где-то оставил шапку и кто-то ее прибрал. Все было неважно, все.

Оператором на клип я, естественно, пригласил Николая. Будь то телесъемка, я бы прооператорствовал без посторонней помощи, но кинокамера это для меня была терра инкогнито. На съемках, однако, я дорвался: заставлял Николая учить меня обращению с камерой каждую свободную минуту, и под конец несколько дублей сделал вместо него.

Лепил я клип на коленке. В студиях «Видео-центра» нельзя было и показаться, и пленки я проявлял на «Мосфильме», оцифровывал их, перегоняя на магнитные носители, в Агентстве печати на Зубовском бульваре, а монтировал по ночам в Стакане, используя свои знакомства с видеоинженерами. За время, что монтировал, я превратился в настоящего филина: в десять вечера у меня начиналась рабочая смена, в восемь утра заканчивалась, ложился я спать где-нибудь около полудня и просыпался ко времени, когда снова пора было собираться в Стакан.

Был конец марта, еще лежал снег, когда состоялся тот разговор с Леней Финько, я нырнул в клип — будто в бассейн с водой, и не вылезал оттуда без малого четыре месяца. Когда я вынырнул на поверхность и набрал в обессилевшие легкие кислорода, стояла уже середина июля, природа цвела и благоухала, асфальт на дорогах плавился и струил в воздух ароматы канцерогенов.

— Давай-давай, чем порадуешь, — сказал Юра Садок, устраиваясь в кресле перед телевизором, закидывая за голову руки и беря себя за косичку — что было приметой его возбуждения.

— Или огорчишь, — добавил Николай, опускаясь на стул около пианино.

Семь минут клипа мы провели в молчании. Нефтедолларовая девушка пела, то возникая на экране, то сменяясь кадрами истории, которую я придумал для ее песни, играл на трубе саксофонист, сверкал бликующим зеркалом лак его ботинок, скрипела ржавыми петлями дверь заброшенного дома на пустыре, катил по апоплексически пустой улице, перекликаясь игрой лака с ботинками саксофониста, лимузин 30-х годов…

Клип закончился, и я выключил телевизор.

У, как долго, как мучительно было молчание, что наступило после шипящего щелчка, которым моя «Сонька» известила о подчинении отданной ей команде.

— Не по Сеньке шапка! — проговорил затем Юра.

— То есть? — опережая меня, недоуменно вопросил Николай.

— Клип не по голосу! — снова восклицанием ответил Юра. — Этот бы клип да тому, кто звук может выдать.

— А кто это у нас сейчас звук может выдать? — вновь вопросил Николай.

— Тоже верно, — согласился Юра. — Голосов сейчас почти ни у кого нет. И у этой нет. Самовозом не попрет. Нефтедолларами будут дорогу смазывать раскрутится. Не будут — заглохнет на месте.

— Ты о клипе, Юра, — сказал я сипло. Оказывается, мне пережало связки.

— А, клип! — Юра отпустил косичку, которую так и продержал все это время руками, и взмахнул ими. — Извини! Я же говорю: не по Сеньке шапка. Хороший клип. Вполне продукт. Смотрится. Я, честно говоря, даже удивился.

Николай перебил его:

— Чему ты удивился? А я и не сомневался, что у Сани получится. — Он подмигнул мне и выставил перед собой два кулака с торчащими вверх восклицательными знаками больших пальцев. — Куда хочешь с этим клипом. И на тот же фестиваль, о котором ты говорил.

— Нет, тут какие сомнения. Конечно, — согласно закивал Юра. — И я у себя в эфир дам. С удовольствием. Пусть только бабки платят. Ради тебя, Сань, — тут он пустил смешок, — я ей даже максимальную скидку у нашего коммерческого директора выбью.

Разговор об эфире был кстати. Нефтедолларовая девушка уже просила меня пройтись по Стакану, подыскать программы для клипа. А за деньгами дело у нее, как я понял, не заржавело бы.

— Прайс-лист ваш дай мне, — сказал я Юре. — Чтобы она его в руки могла взять.

— Прямо сейчас и дам. — Юра вскинул себя с кресла, слетал в прихожую, вернулся с сумкой и извлек из нее твердокорую стакановскую папку с кармашком, в который была заткнута целая кипа этих прайсов. — На, возьми, протянул он мне сразу несколько листов. Бросил папку обратно в сумку и, вновь утонув в хляби продавленного кресла, спросил: — Так все, клип она приняла?

— Вот, этот самый вариант, — указал я на безмолвный и темный сейчас телевизор.

— И рассчиталась?

— Сполна.