Солнце сияло

Дефолт между тем собирал свою жатву: рубль по отношению к доллару обесценился в шесть с половиной раз, рынок схлопнулся, турфирмы разорялись, качественно отпечатать журнал, кроме как за границей, было больше негде, но обошлось бы это теперь в шесть с половиной раз дороже – и, подойдя к типографскому рубежу, Ловец остановился. Торговля его замерла, арендаторы не платили – он рисковал ухлопать на журнал все свои деньги, не только не получив прибыли, но и не вернув затрат.

Он объявил мне о принятом им решении в холодный пасмурный день ранней зимы за обедом в полуподвальном ресторанчике на старом Арбате, где у него была карточка постоянного клиента, дававшая ощутимую скидку, – и оттого мы часто сиживали с ним там. Как сейчас помню этот день. Уныние сочилось из низких ватно-стеганых туч, едва не скобливших сизыми брюхами крыши домов, унынием шибало от тусклых, словно бы враз загрязнившихся стен домов, уныло тянул свою свистящую песню ветер, метя вдоль улиц уныло-злую сухую поземку, взметывая в воздух и сеча ею лицо.

– Не тяну! – сказал он, медленно отделяя ножом от сочного, но прожаренного до полной сухости – как он любил – говяжьего стейка ювелирно-аккуратный кусок. – Безумного жалко. Не могу выразить, как жалко. Но не тяну.

– Да вы что! – Я был ошарашен – иначе не скажешь. Кусок моего стейка – естественно, с кровью, – уже вознесенный в воздух, чтобы пропутешествовать в рот, вместо этого опустился обратно на тарелку. – Вы уверены?

– К сожалению, – отозвался он.

– Нет, вы действительно уверены? Все просчитали и уверены? – Краткость его ответа удручила меня еще больше, я никак не мог удовлетвориться такой лапидарностью.

Эти три месяца, что мы работали над журналом, были, может быть, лучшим периодом моей жизни с тех пор, как я демобилизовался из армии. Впервые за все время я жил, не думая о завтрашнем дне и не боясь его. У меня были деньги на жизнь сегодня, и я знал, что они будут у меня завтра. Ловец платил мне как своему заместителю по журналу кучу бабла – две тысячи баксов, тысячу, не выдавая, сразу вычитал в счет долга, и за три месяца я вернул ему уже чуть не треть того, что был должен. Оставшейся тысячи мне вполне хватало. И на собственную жизнь, и чтобы подбрасывать Тине. Она уже была на сносях, перестала ходить на работу, живот у нее опустился к ногам. «Слушай, я хочу за тебя обратно! – игриво восклицала она, когда я завозил ей деньги. – Мужчина с долларами меня по-особому возбуждает». Не берусь судить, какая степень серьезности была в ее словах. Возможно, что и немалая. Но, надо сказать, мне и самому было приятно давать ей деньги на моего будущего ребенка; меня так и раздувало от гордости. Я уже высчитал, что к середине будущего лета рассчитаюсь с долгом – и тогда стану Крезом не только в смысле дружбы, но и в смысле кошелька. Хотя, конечно, в смысле дружбы наши отношения с Ловцом были неравные. Мы с ним остались на «вы», и в его обращении со мной была все та же подпускающая холодка церемонность. Он был старшим, начальником, даже больше – хозяином, я – подчиненным и более того – его служащим. Меня это, понятно, теснило, но что тут было делать? Приходилось терпеть, принимая все, как есть.

– Никаких сомнений: не потяну! – Ловец, как мне ни хотелось получить от него обстоятельный ответ, остался все так же краток. – Первую заповедь коммерсанта знаете?

– Копейка рубль бережет? – не вполне уверенно спросил я. Ловец отрицательно поводил в воздухе рукой с ножом:

– Нет, это, скорее, заповедь финансиста. Потеряй хоть миллион, но не вылети в трубу. Слышали когда-нибудь?

– Нет, – признался я.

– И не могли услышать. – Он засмеялся. – Это мне, откровенно говоря, только сейчас пришло в голову.

– Это значит, рискуй по возможностям?

– Именно, – подтвердил Ловец. – Вылететь в трубу мне как-то не хочется. Не греет меня такое. Понимаете?

– Вы меня убили, – сказал я.

– Да бросьте вы. – Он как отмахнулся от моих слов. – Нашли из-за чего убиваться. Вон вас как с диском бросили. А вы живы. С диском-то – это покруче.

– Да уж с диском… – пробормотал я.

Всякое напоминание о судьбе записанного мною диска было мне – как задеть засохшую кровавую корочку на сбитом локте: сразу жуткая боль, живое мясо наружу, жизни не угрожает, но в глазах такая кровавая пелена – жизни не взвидишь.

– Кстати, должен сказать, – продолжил между тем Ловец, явно желая закрыть тему журнала: вот сообщил – и все, точка, – должен сказать, очень мне диск ваш понравился. Я и сейчас его время от времени слушаю. Говорил вам об этом?

Подобное признание стоило дорогого. Меня внутри сразу так и согрело.

– Нет, не говорили. Спасибо, – ответил я. – Вообще впервые слышу ваше мнение на этот счет.

– Да? – он удивился. – А мне казалось, я вам уже тысячу и один раз его высказывал. – Он снова взялся было за нож с вилкой и отложил их. – А ведь, я понимаю, будь ваш диск не самопальный, выпусти вы его официально, фабричным образом, того, что произошло, просто не могло быть?

– Да уж наверняка, – подтвердил я.

– Ну да, ну да. Наверняка, – проговорил он, похоже, раздумывая над чем-то.