Соло

Мы с Абрамовой и до этого момента издающие крики помирающих чаек, сейчас просто на ультразвук перешли. Как только немного успокоились, то нас привлек перекресток в паре десятков метров от нас, откуда донесся зычный вопль:

— Темников!

Обернувшись, сразу наткнулась взглядом на неторопливо сворачивающий на улицу черный крузак, из люка которого торчал широко улыбающийся молодой мужик, снова громогласно прооравший:

— Темников, с др!

Компания через дорогу разразилась какофонией звуков, смеха, возгласов, но это все почти утонуло в первых мощнейших аккордах трека, раздавшегося из автомобиля с настежь открытыми окнами. Великолепный Бон Джови и его не менее прекрасная песня, переводящаяся как «это моя жизнь» врезались в вечернюю суету многолюдной улицы, вплелись в нее, заворожили и завлекли множественные взгляды, но мой был примагничен к человеку, который, улыбаясь, качая головой, неслышно подпевал, так же как и остальные, находящиеся с ними рядом, и наблюдал приближение машины, оглушающей улицу легендарным исполнением, подходящим к припеву.

Мужик в люке с обезьяньей ловкостью выбрался на крышу остановившегося подле компании автомобиля, из которого вышли еще трое таких же сумасшедших как танцующий на крыше, склонившийся и подавший руку Стасу, помогая тому в несколько секунд забраться на машину, разрывающей слегка ветреный вечер будоражащим треком. Прохожие включались, останавливались, подпевали, снимали на телефоны. Невозможно было не обратить внимания на бесчинство, на эйфорию людей, танцующих, поющих, поражающих бешенной неистовой энергетикой.

У меня мурашки пробежались по рукам, когда я смотрела на него, двигающегося красиво, свободно, расковано, улыбаясь и вторя словам, разлетающимся в ветре осеннего вечера, так же как и алые искры из полыхающего фальшфейера, сигнального факела, который одним кратким жестом зажег человек, танцующий рядом с ним.

Ночь укрыла город, освежив его мягкими и трезвящими ветрами. Неоны вывесок и рыжеватый свет уличных фонарей сплавился с алым маревом, окутывающим фигуры, стирающие и глянец лака на крыше внедорожника, и условные рамки сдержанности во всех, кто это видел. Ночь расцветала и он в ней царствовал. Неограниченно и мощно.

Свет фар замедленно проплывающих мимо автомобилей был сожран кроваво-красным свечением, делающим четче силуэт, затянутый в черное. Силуэт, который растворялся. В бьющих битах отставив правую ногу назад, почти к краю крыши, и подаваясь немного вверх и вперед, одновременно с находящимся рядом с ним человеком, освящающим фаером толпу у их подножья. Взревевшую припевом, когда была медленно воздета вверх правая рука танцующего на разрываемом музыкой автомобиле. Он пел, вторил словам и битам, двигаясь непринужденно, неограниченно, наплевательски на то, что о нем подумают, и тем же заражая людей. Таких разных. Как приехавших к нему и для него, так и вовсе незнакомых, проходящих мимо и улыбающихся, впечатляющихся, восторгающихся и местами осуждающих, глядя на творящееся бесчинство, начатое им, размноженное и вышедшее в абсолют. Опьяненное и опьяняющее, ревущее в унисон слова песни, освещая фаерами эту улицу и глаза, поджигая эту ночь и души в унисон тому, кто сейчас, улыбаясь и ничуть не стесняясь, громко воспевал вместе с самыми разными людьми только одно: «это моя жизнь».

Я впервые увидела настолько беспощадно завораживающего человека.

Которого со сцены на широкую публику почитает молодой мужчина, отличающийся смелостью, жесткостью и открытостью своего глобального мышления и высказываний, понимая, что его вот-вот за это притянут, но все же не изменяющего себе и благодарящего его за дружбу.

Которого поддерживает и славит такая разнокалиберная обойма людей и ни один из них не безучастен: кто держит розданные прибывшими фаеры, кто просто улыбается, кто танцует или поет, так же нередки и комбинации действий, но неизменно одно — они были увлечены и вовлечены, они понимали и наречие и подтекст, и отдавали честь тому, кто неукротимо создавал просто безумную атмосферу. И был в этом красив. Во всем и сразу.

Поймала себя на том, что качаюсь в ритм и киваю на Катино подражающее суровому басу Тугариного змея из мультика про Алешу Поповича:

— О-о-о, туда нам надо…

Киваю благодарно, потому что слегка отрезвило. Напомнило о том, что он на другой стороне, спиной ко мне и лицом к ним, отдающимся ему и тому, что он сотворял, эмоционально и без остатка.