Солонго. Тайна пропавшей экспедиции

Егерь понял, что просчитался, но только не знал, в чём именно. Не могли беглецы так поверить в себя, что превратились в хищников, способных подстеречь жертву в кустах, когда она присела там расслабиться. Не верилось, что Сергей Николаевич или Марина Викторовна научились беззвучно подкрадываться со спины, хватать и душить или убивать ударом ножа в лёгкое — так, чтобы жертва не успевала даже вскрикнуть. Значит, им помогли. Значит, егерь недооценил безумца-отшельника, жившего в этих горах. Это он выращивал тут арбузы, ставил плетёные изгороди. Он мог быть не один. Но большая группа людей оставляет следы. Вместе они бы чувствовали себя в безопасности и уж точно не придумали бы заметать за собой каждый отпечаток.

«Значит, тут два отшельника», — предположил Фёдор Кузьмич.

— Что будем делать? — спросил Юра.

Отец промолчал. Нужно было принять решение. Слава, конечно, сам был виноват.

— Ищем следы.

— Какие?

— Кровь.

— Кровь?

— Если они его убили, будет кровь. Её так быстро не спрячешь. Если они его схватили, тоже будут следы.

— Что будем делать дальше? — Юра поднял ружьё.

— Охотиться на тех, кто охотится на нас. Игра становится интересной.

Юра со злобой посмотрел на отца.

— Для тебя смерть сына — просто интересная игра?

— А ты что, собрался жить вечно? — усмехнулся Фёдор Кузьмич. — Не нравится — ложись и жди своей участи. А я пошёл.

Первым делом прочесали ближайшие кусты. Все места, где Слава мог уединиться. Ничего не нашли.

Юра иногда поглядывал назад, на поляну, где горел костёр. Надеялся, что брат вернётся сам. Слава вполне мог заинтересоваться шорохами, опять уловить чьё-то движение и, вопреки словам отца, попытаться выследить Переваловых. Далеко бы он не решился уходить.

— След.

Егерь склонился к земле. На оголённом участке хорошо виднелся отпечаток ботинка.

— Слава, — прошептал он.

— Что делаем?

— Стреляй только наверняка. Целься в ноги. Идём вперёд. Обходим те заросли с двух сторон. Слава явно пошёл туда.

— Укромное местечко, — усмехнулся Юра.

— Встречаемся с той стороны. Смотри, куда наступаешь. Тут могут быть ловушки.

— Очир бы сейчас пригодился, — вздохнул Юра.

— Ему сейчас не до нас, — тяжело, грубо ответил Фёдор Кузьмич и зашагал вперёд.

Следопыт упал во второй раз. Ноги совсем раскисли. Он их почти не чувствовал. Уткнувшись лицом в землю, лежал и не шевелился. Видел, как чёрные муравьи торопятся взобраться на него, но не сопротивлялся. Нужно было беречь силы. Они карабкались по его маслянистому лбу, поднимались в нос, даже забегали в приоткрытый рот и там вязли в густой слюне. Кажется, всё тело было покрыто муравьями. Они покусывали кожу, но это не причиняло боли. Онемевшее тело ничего не чувствовало.

Обожжённый палец потемнел. Ноготь на нём ссохся, расслоился. Это был сильный яд. Не то плача, не то посмеиваясь, Очир удивлялся своей глупости. Теперь казалось невероятным, что он по собственной воле забежал в эту гиблую низину.

— Подъём, — прохрипел он. Поднялся на дрожащих ногах. На землю, словно песок, посыпались муравьи. — Ублюдочные твари, — прошептал Очир. — Рано. Обед ещё не подан.

Зашагал неуверенными шагами. Раскачивался на ходу. Раскидывал руки в поисках опоры.

Схватился за ствол чёрного растения и, вскрикнув, отскочил. Оно ошпаривало так, что возвращалась боль, а с ней — осознанность. Ладонь пульсировала. Очир воспользовался секундой ясности и заторопился вперёд. Он уже не знал, идёт ли по своим следам или давно заблудился в зарослях внутреннего кольца. Сейчас это было неважно. Он надеялся на своё умение ориентироваться, держать направление даже в глухой чаще.

В штурмовые дни следопыт проходил по пятьдесят километров через дикую тайгу неторными тропами. А теперь умирал, не зная, как преодолеть несчастные полкилометра.

— Ещё чуть-чуть, — он не знал, произнёс ли эти слова вслух или озвучил их только в мыслях.

Видел, что впереди начинается пригорок. Это был выход. Вскарабкаться по нему — и оказаться на дне кальдеры. Скорее!

Близость освобождения приободрила.

Волоча ноги, оступаясь, едва удерживая равновесие, Очир шёл вперёд. Всё чаще хватался обожжёнными руками за ядовитые стволы растений. Боль давно оглушила до полного онемения, контузила, но всякий раз он вздрагивал.

— Я ещё живой, — промычал Очир. Улыбнуться он не мог. Лицо стянуло тёплой жижей. Левый глаз окончательно заплыл. Осталась только щелочка правого.

Следопыт карабкался на пригорок, впиваясь в землю непослушными пальцами. Подъём был невысоким, чуть больше двух метров, но сейчас для Очира он был круче и выше любой из покорённых им гор.

Оказавшись наверху, он вдохнул чуть свободнее. Тут клубился туман, но после внутреннего кольца следопыт дышал так, будто вышел на омытую ветрами вершину Мунку-Сардыка.

Сделал несколько шагов.

По коже разошёлся жар. С каждой секундой он усиливался.

Очир понимал, что нужно перетерпеть боль. Но она лишь нарастала. Пронзила всё тело, стала невыносимой. Его будто заживо погрузили в котёл с кипящей водой, обложили кусками огненной лавы.

Из груди прорвался страшный крик. Рваный, булькающий пузырями вскипающей крови.