Сомбра: Театр Машин (СИ)

Мысли о Райви и словах Ангела стали последним способом не скатиться в безумие. Зай потерял все: работу, напарника, наставницу… Он не представлял жизни в отрыве от Аркуса. До службы он провел в одиночестве год, воспоминания о прошлом стали отчетливей. Они накатывали волнами, принося запахи старых улиц. Теперь представлялось, что именно то время было настоящим. Зай страдал от голода и холода, воровал, но при этом жил. А что до того, как его привез Бхутешам?

Как ни старался, он не мог вспомнить. Будто всегда слонялся по мостовым потерянный и одинокий, продрогший под мокрым ветром. Разве он не должен помнить хоть что-то? Родителей, друзей? Даже если их не было, то как могли исчезнуть из памяти шестнадцать лет?

Зай отодвинул кружку, когти прочертили борозду на столешнице. Вряд ли бармен обрадуется находке. Зай поспешно прикрыл огрех рукавом и оставил монету рядом. Больше, чем требовалось заплатить за ужин, но достаточно, чтобы покрыть ремонт. Натянув капюшон и проверив, чтобы рукоять складного меча (слишком легкого по сравнению с мечом Аркуса) не торчала из-под одежды, Зай покинул забегаловку.

Айша выдала адрес. Она сказала, что Нейха стоило огромного труда добыть информацию и что Заю необходимо явиться на место к шести часам. А еще что там он найдет ответы, но только «если сумеет проникнуть за ширму внешнего». Зай пытался узнать больше, но Айша лишь туманно ответила, что это сообщение Ангела.

— И еще. Восьмой вернулся в Аркус.

Эти слова еще стояли в ушах. Тогда Зай кивнул и отвел взгляд, двинувшись на выход. Он не хотел переживать еще и о бывшем напарнике.

Лунный город завесили тучи. Несмотря на послеобеденное время, улицы обуяла темнота, прерываемая редкими фонарями. Под мерзкой моросью люди высоко поднимали воротники, а куклы и вовсе сидели по домам, боясь ржавчины. Носы берцев потонули в грязи. Снег подтаял, смешавшись серой кашей. Чем холоднее становилось, тем сильнее отапливали город, и тем быстрее его прижимал душный туман водяного пара. Его рваные комья перекатывались по тротуарам, прилипали к вывескам и жались к продрогшим подоконниками. А трубы продолжали коптить дома, согревая жителей и убивая дороги.

В восьмом секторе царило истеричное веселье. Здесь блюли особые правила, будто бы в Лунном существовал еще один маленький город. Если для посещения второго сектора требовалось разрешение, то восьмой был открыт для всех. Войти сюда мог любой, но выйти — далеко не каждый. Поговаривали, что здесь можно встретиться с собственными демонами и мало кто может перед ними устоять.

Главный вход украшала чугунная арка с изображением человеческого лица. Со стороны сектора оно сменялось кукольным. Улица, продолжавшая Длинный проспект, имела название и считалась самостоятельной, но никто его не запоминал, именуя «веселой».

Дома разнились от приземистых до высоких с выпуклыми стенами, выложенными валунами. Их крыши проигрывали битве с туманом и терялись в нем, будто неба не существовало. Отовсюду доносился смех. Стояли торговцы за лавками, гуляли уличные артисты, с удовольствием останавливавшиеся для представлений. Никому не было дела ни до погоды, ни до нападения на Слепую Зону. Город зализал раны, шрамы затянулись. И сам Зай будто бы остался где-то под тяжестью стекла, припертый к стенке сомброй. Словно и сам он стал частью того, о чем все благополучно забыли.

Втянув голову в плечи, Зай добрел до Желтой улицы, получившей название от парочки охровых домов. Их углы облупились и походили на тухлый желток, проглядывающий сквозь тонкую скорлупу. В конце улицы расположился собор Светлого сада, огороженный сетчатым забором с табличкой «четырнадцать». Кругом него насадили плотной стеной деревья, давно потерявшие листья. За ними как грибы вырастали ассиметричные купола и башни, соединенные вращающимися мостами.

Зай еще раз сверился с адресом: он пришел в правильное место. Нахмурившись, он двинулся вдоль стены. На очередном шаге дремавшая боль дала о себе знать, стало дурно. Тяжело дыша, Зай остановился и утер выступивший на лбу пот. Грудную клетку сдавили невидимые силки, вызвав кашель — на руке осталось пару капель черноты. Она осела на коже пауками. Зай закрыл глаза, сосредоточившись на сердцебиении, бешено звучащем в ушах. Постепенно наваждение схлынуло, и Зай кое-как добрался до ворот.

Скамьи пустовали. В кадках росли деревья и цветы, самые высокие из них достигали конусообразного потолка, сливаясь в живом узоре. Влево и вверх уводила лестница, а справа находился проход в полутемный коридор. Свет горел слабо, листья перекрывали лампы. Посередине залы под стеклянным куполом покачивался на толстом стебле белый цветок. Его придирчиво изучал человек, облаченный в кожаный фартук с редкой зеленой вышивкой. С широкополой шляпы свисали нити, скрывавшие лицо плотной завесой; тулью огибал ремешок увесистых гогглов.

Зай сел на скамью в ожидании, пока садовник уйдет. Но тот, вопреки привычным порядкам, опустился рядом. Сильный аромат сирени ударил в нос.

— Каждый приходящий ищет путь, но для каждого он свой.