Сонька Золотая Ручка - королева воров

В московской окружной тюрьме Сонька впервые почувствовала, как изменилось отношение к ней со стороны отбывающих наказание воров и налетчиков. Ее не воспринимали как женщину-легенду, это произошло много позже, когда Золотой Ручки уже не было в живых. В отношении осужденных к ней больше всего было злорадства. Мол, попалась и самая удачливая, которая не попадалась никогда. Была и неудовлетворенная зависть — вопреки бытовавшим вокруг Соньки мифам, она оказалась вовсе не красавицей и не женщиной голубых кровей. Обычная еврейская мещанка, не особенно грамотная и вовсе не напоминавшая своей внешностью светскую даму.

А как она могла выглядеть в тюрьме? В изношенном скромном платье, которое перед этапированием на Сахалин заменили на женскую арестантскую одежду? Неухоженная, неопрятная, опустившаяся женщина, придавленная осознанием своей тяжкой судьбы и бесперспективного будущего. Хищница, превратившаяся в жертву. Зажатый в угол злой зверек, оскалившийся на своих мучителей. Женщина, в которой в ту пору не осталось ничего женственного.

Когда Соньку выводили на прогулку, тюрьма взрывалась свистом и насмешками. Казалось, ее ненавидели все — заключенные-женщины, которых было совсем немного. Тюремщики. Заключенные-мужчины.

Среди арестантов было особым шиком выкрикнуть в адрес Соньки грязное ругательство или даже плюнуть ей в лицо. Надзиратели оттаскивали особо разошедшихся, но Соньку от этих нападок не защищали. Золотая Ручка лишь зло сверкала глазами, но, стиснув зубы, на оскорбления не отвечала. И это еще больше раззадоривало арестантов.

Для тюремного начальства содержание Соньки было тяжким бременем. Золотая Ручка требовала повышенного внимания — она непременно воспользовалась бы первой же возможностью побега из тюрьмы. За ней следили в четыре глаза, ограничили перемещение Соньки по тюрьме. Ей разрешалась ежедневная прогулка, но лишь в закрытом тюремном дворе и в одиночестве — ее выводили на воздух только после того, как другие арестанты покидали двор.

Женское отделение тюрьмы было намного меньше, чем мужское. И в нем не было карцера и камер с надежными запорами. Арестанткам разрешалось в любое время посещать умывальную комнату, перемещаться по коридору. Соньку держали в специальном отделении — между мужским и женским. И досматривали ее мужчины-надзиратели, что для женщины было унижением.

Летом 1888 года Соньку и других арестантов окружной тюрьмы, осужденных на сахалинскую каторгу, приготовили к этапированию. Поскольку речь шла об убийцах и насильниках, арестантов заковали в кандалы. Их надлежало перевести из Москвы в Одессу, чтобы посадить на грузовой пароход. Затем — долгое плавание по Атлантическому, Индийскому и Тихому океанам до города Александровска на Южном Сахалине, где каторжанам предстояло сойти на берег и поселиться в камерах каторжной тюрьмы. Их дальнейшая судьба зависела от их поведения и воли начальства. Часть из них при хорошем поведении могла быть отпущена на поселение уже спустя год — при трехлетием и даже пятилетием сроке пребывания на каторге. Другие находились в тюрьме дольше — если предпринимали попытки побега.

В августе 1888 года большинство камер окружной тюрьмы опустело. Колонну заключенных провели до вокзала и здесь, в тупике, посадили в арестантский вагон, приковав кандалами к нарам. Путь предстоял долгий. Арестантский поезд пропускали через перегоны в последнюю очередь, чтобы сократить количество контактов каторжан с местным населением.

По некоторым второстепенным деталям можно предположить, что Соньку определили в тот же вагон, в котором перевозили мужчин (в описанной одесскими репортерами сцене прощания с Золотой Ручкой другие женщины-арестантки не упоминаются даже вскользь). Можно представить, что она пережила в этом вагоне. Специальный состав, к которому прицепили арестантские вагоны, из Москвы в Одессу шел около недели. И за все это время каторжан не выводили на воздух, не давали им возможности раз мяться и отдохнуть от душной атмосферы арестантского вагона.

Мы уже упоминали сцену прощания Одессы с Золотой Ручкой. Эпизод с часами, которые якобы Сонька украла у одесского градоначальника, а затем вернула, вызывает сомнение. Во-первых, вряд ли бы «вся Одесса» могла бы уместиться или хотя бы частично заполнить Карантинный причал, где был пришвартован арестантский пароход — на этот причал никого не пускали. Во-вторых, вряд ли высокопоставленный чиновник соблазнился бы беседой с каторжанкой, одетой в арестантское платье, неухоженной, неумытой. Легенда же описывает эту сцену так, что Золотя Ручка предстает перед нами чуть ли ни светской дамой. А каторжане на этапе в обязательном порядке заковывались в ручные и иногда в ножные кандалы — во избежание попыток побега. Вдобавок ко всему — по некоторым сведениям — Сонька, как особо опасная преступница, склонная к побегу, была обрита наголо. Можно представить, на кого она в таком виде была похожа.