Сорок четвертый. События, наблюдения, размышления

Весна 1944 года приближалась как бы нехотя, запоздавшая и холодная. Под бледным майским солнцем медленно парили лесные болота западной Волыни, а по ночам гнилые, еще холодные испарения окутывали заброшенные, заросшие травой тропки и дороги Смолярских и Шацких лесов, по которым уцелевшие остатки семи батальонов 27-й дивизии АК двигались на север. Ряды закопченных труб обозначали места свежих пожарищ, где некогда стояли деревни и жили люди. В колодцах, заваленных трупами замученных, не было воды. Тошнотворное и приторное зловоние распространялось от одичавших зарослей садов, в которых догнивали трупы убитых животных. Дивизия шла на север, на Припять, приближаясь к советскому фронту. В 24-м полку оставалось 44 процента, в двух батальонах 50-го — 50 процентов личного состава, два других остались под Замлынем{43}

. Не хватало людей и подвод, патронов и лекарств. Половина солдат, терзаемая малярией, волынской горячкой, тифом, едва волочила ноги. Понятие «тяжелораненый» утратило всякий смысл. Поручник Цвик после ампутации пораженной гангреной руки шагал во главе роты. Капитана Остою, раненного в ногу, везли на корове{44}

. Истощенная до предела, хотя и одержимая яростной решимостью и волей к жизни, дивизия не могла уже никому ничего демонстрировать. Преследуемая бандеровцами, окружаемая карательными отрядами полиции и фронтовыми частями вермахта, она лишь огрызалась.

18 мая ценою крайнего усилия она успела выйти из нового окружения до того, как оно окончательно замкнулось. 23 мая она выскользнула из засады, организованной боевыми группами двух немецких танковых дивизий. Однако со всех сторон ее подстерегали новые опасности, которым она уже не могла противостоять. В тот день после нелегкой внутренней борьбы майор Жегота принял решение об отходе. Этот маневр, обычно чисто военного значения, в этом случае приобретал политический смысл. Отступление, выход из боя, отход в тыл для собирания сил означали попытку прорваться через линию фронта на восток, на сторону Советской Армии.

Три колонны двинулись на Припять — полковая группа капитана Гарды, группа капитана Остои, группа майора Коваля. 27 мая батальоны Гарды вместе с проводниками — отрядом советских партизан — проникли в зону немецкой обороны над Припятью.

«Из бункеров строчили их пулеметы, — вспоминает солдат из группы Гарды, ныне подполковник, доктор Юзеф Червиньский, — еще несколько минут — и вверх взмывают фонтаны желтого света. Это бьет артиллерия, рвутся мины… Предстоит еще преодолеть реку, пройти перед фронтом немцев, у которых пристрелян здесь каждый метр… Вблизи слышны крики о помощи, но помочь невозможно: каждый плывущий истощен до такой степени, что сам лишь с трудом может преодолеть реку. Многих уже и на это не хватает, и они тонут… Рывок, еще минута — и я в окопе. Стоящий рядом советский солдат протягивает мне руку и говорит: «Иди в землянку, сынок». Здесь тепло, солдаты приносят мне чай, хлеб, спрашивают, откуда мы, кто-то раздобыл несколько гимнастерок, чтобы переодеться.

Из группировки, насчитывавшей более 550 партизан, на поверку является около 300: 113 ранено, около 100 погибло… Приезжают советские автомашины с продовольствием и обмундированием. Те, у кого порвана одежда, получают новые советские мундиры. Нас заверяют, что это только на время, так как мы будем направлены в польскую армию, где нас переобмундируют и вооружат»{45}.