Сорок одна хлопушка

– Ты, Яо Седьмой, Ло Туна в беду не втягивай, – холодно проговорила мать, кладя палочками кусок рыбы в чашку сестрёнки. – Пару лет назад он вместе с тобой выступал против Лао Ланя и до чего в конце концов докатился? Сам-то, горе-советчик, этакий стратег с собачьей головой, за спины прятался, а Ло Туна подстрекал, как дохлого кота, забраться на дерево. На самом-то деле не собираешься ли ты, скинув Лао Ланя, сам стать старостой?

– Я, сестрёнка, не для себя, для всех стараюсь, – отвечал Яо Седьмой. – Лао Лань провёл вам электричество, прислал морепродуктов, для него эти деньги – лишь ворсинка с девяти быков. К тому же эти деньги принадлежат не ему, а всем. За последние несколько лет он тайком продал деревенскую землю супружеской паре жуликов, заявлявших, что собираются устроить там технопарк, насадить какие-то американские секвойи, однако эти жулики потихоньку продали эти две сотни му[56] земли крупной керамической фабрике, можете посмотреть сами, земля вскопана на три чи в глубину, какие там уже плодородные поля, знаете, сколько комиссионных получил Лао Лань на этой теневой сделке?

– Не надо рассказывать, что Лао Лань продал двести му непахотной земли, пусть хоть всю деревню продаёт, нам наплевать. У кого получается, пусть тот и сражается, во всяком случае, наш Ло Тун высовываться не будет.

– Ло Тун, ты и правда хочешь трусливо прятать голову в панцирь, как черепаха? – взмахнув своей бумагой, вопросил Яо Седьмой. – Даже его шурин Сучжоу и то подписался.

– Кто хочет, пусть подписывает, а мы вот подписывать не будем, – решительно заявила мать.

– Ну, Ло Тун, ты и впрямь меня разочаровал, – вздохнул Яо Седьмой.

– Ты, Яо Седьмой, дурачком не прикидывайся, – сказала мать. – Стань ты старостой, ещё почище Лао Ланя будешь. Неужто мы ещё не поняли, что ты за человек? Да, Лао Лань алчный, только боюсь, ты пожаднее его. Что ни говори, Лао Лань – почтительный сын, не то что некоторые, живут в доме с черепичной крышей, а старуху мать в соломенный шалаш выгнали.

– Ты это о ком, Ян Юйчжэнь? За свои слова отвечать придётся, – нахмурился Яо Седьмой.

– Я – баба деревенская, что хочу, то и ворочу, и шёл бы ты со своей ответственностью! – Мать обрела привычный тон и уже не церемонилась. – Хочу сказать, что если ты, выродок, яйцо черепашье, можешь с родной матерью так безжалостно обращаться, чего доброго от тебя ждать чужим людям? Так что если соображаешь, забирай свою водку и проваливай живо, а то у меня ещё ох немало чего приятного есть тебе сказать!

Яо Седьмой засунул за пазуху свою бумагу и вышел.

– Водку свою забери! – громко крикнула мать.

– Это я Ло Туну принёс, сестрёнка, – обернулся Яо Седьмой. – К подписанию никакого отношения не имеет.

– У нас водка есть, – сказала мать.

– Я знаю, что у вас водка есть, с Лао Ланем поведётесь, так не только водка – всё, что угодно, будет, – не умолкал Яо Седьмой. – Но я вас прошу смотреть чуть подальше вперёд, как говорится, счастье человека тысячу дней не длится, цветок сто дней не цветёт, Лао Лань много натворил злого, и его ждёт неминуемый конец.

– Мы ни за кем не ведёмся, – сказала мать, – кто бы в чиновники ни выбился, мы на стороне народа, вы, ловкачи, бейтесь, а нас не трогайте.

Отец принёс водку и передал Яо Седьмому:

– Я ценю ваше предложение, но должен отказаться, заберите водку обратно.

– Ло Тун, ты тоже так пренебрегаешь мной? – вышел из себя Яо Седьмой. – Хочешь, чтобы я у тебя на глазах разбил её?

– Ну, не сердись, оставлю, так и быть, – взяв бутылку, отец проводил Яо Седьмого во двор: – Думаю, старина Яо, тебе тоже не надо шум поднимать. Разве тебе не хорошо живётся? Как бы ты хотел по-другому?

– Ло Тун, живи давай со своей жёнушкой припеваючи, а я пойду до конца, свалю Лао Ланя, или моя фамилия не Яо, – заявил Яо Седьмой. – Можешь пойти донести Лао Ланю, мол, я, Яо Седьмой, собираюсь с ним бороться, мне не страшно.

– Я ещё до такого не опустился, – сказал отец.

– Как знать, – саркастически хмыкнул Яо Седьмой. – Ты, парень, после этого Дунбэя будто позволил себе хозяйство отчекрыжить. – И, наклонив голову, глянул отцу ниже пояса. – Как оно, удобно?

Хлопушка двадцать пятая

Было около полуночи, четверо мастеровых похрапывали, прижавшись к сливовому дереву и уткнувшись носом за пазуху. Одинокая кошка выбралась из дупла и в несколько приёмов перетаскала из кузова недоеденное ими мясо. Над землёй стелилась белая дымка, красный цвет ночного рынка добавлял обстановке смутной загадочности. Из темноты воровато выдвинулись, распространяя вокруг густой запах чеснока, трое с мешками, сетками на длинной ручке и молотками. В бледном свете временно натянутых вдоль дороги галогенных ламп было видно, как плутовато и робко посверкивают их глаза.

– Гляди, мудрейший, ловцы кошек пришли.