Сорок одна хлопушка

– Если не красное, то какое? – не отставал ганьбу.

– Ива, – ответил сутулый.

– Ива? – удивился ганьбу. – В иве быстро жучки разводятся, пройдёт пару лет, и до дыр изъедят.

– Ива действительно для резьбы не годится, – согласился сутулый, – но такое большое дерево тоже найдёшь не сразу. Для зашиты от жучков мы перед началом работы опрыскиваем дерево специальным средством.

– Этот ребёнок вырезан без соблюдения пропорций, – заявил молодой ганьбу в очках, – голова слишком большая.

– Это не ребёнок, – холодно заметил сутулый, – это божество, а голова божества, конечно, не такая, как у обычных людей. Как у вот этого божества Утуна, голова человека, а тело лошади – кто на земле такое животное видел?

Луч фонарика высветил изваяние лошади с человеческой головой. С лица изваяния – лица, весьма чарующего – луч света переместился на его шею – мастерски выполненное изваяние и переход человеческой шеи в лошадиную, обладавшую сильной сексуальной привлекательностью, – потом двинулся на заднюю часть и вниз и, наконец, установился на свисающем половом органе крайне преувеличенных размеров – яички как зрелые плоды папайи, наполовину открытый член, походивший на спрятанный в красном рукаве валёк для белья – тут в темноте грохнул мужской смех. Фонарик в руке женщины-ганьбу освещал лицо мясного божка, и она, задыхаясь от негодования, выпалила:

– Пройдёт ещё пятьсот лет, и этот ребёнок действительно станет святым.

А освещавший тело лошади с головой человека мужчина тоном исследователя заявил:

– В образе этого святого выявляются следы половых связей людей древности с животными, вы слышали историю про У Цзэтянь[54] и наследного принца-осла?

Кто-то из ганьбу откликнулся:

– Твои познания обширны, брат, вот вернёмся, напишешь статью, а здесь похваляться не надо.

А ганьбу средних лет обратился к мастерам:

– Вы несёте ответственность, чтобы за мясным божеством присматривали, храм ему ещё нужно построить, это никакое не суеверие, это стремление народных масс к лучшей жизни. Есть мясо каждый день – это важный признак общества малого достатка.

Свет фонарика в его руке упёрся в лицо мясного божка. Я старательно искал на действительно большой и непропорциональной голове этого ребёнка следы себя десятилетней давности, но чем дольше смотрел, тем больше всё расплывалось перед глазами. Круглая голова, круглое лицо, удлинённые глаза-щёлочки, торчащие щёки, ямочки в уголках рта, уши как две маленькие ладошки. И выражение лица, с виду такое весёлое. Где тут я? На моей памяти в событиях десятилетней давности гораздо больше страданий и огорчений, чем радости и счастья.

– Начальник, – обратился к ганьбу средних лет сутулый, – мы мясного бога на место доставили, и задание, считай, полностью выполнено. Если хотите, чтобы мы и дальше за ним присматривали, надо нам зарплату платить.

– За божеством присматривать – доброе дело творить, – отвечал тот, – какая тут может быть зарплата?

– А на что нам жить без зарплаты? – загудели хором все четыре мастера.

Утром в канун Нового года с улицы донеслось тарахтение мотоцикла. Я подумал, наверное, мотоцикл имеет отношение к нашему дому, и действительно, мотор умолк у наших ворот. Мы с сестрёнкой бегом помчались открывать их и увидели, как к нам направляется проворный, как леопард, Хуан Бяо с плетённой из тростника сумкой в руках. Как Золотой Отрок и Яшмовая Дева,[55] мы с сестрёнкой метнулись к створкам ворот, встречая его. Мой нос давно уже учуял идущий из его сумки запах. Хуан Бяо улыбнулся нам, отчасти сердечной, отчасти безразличной улыбкой со скрытым за учтивостью высокомерием, в общем, демонстрируя прекрасные манеры. Его синий мотоцикл, тоже сердечно и безразлично, со скрытым за учтивостью высокомерием, демонстрируя прекрасные манеры, как и его седок, стоял у дороги, чуть наклонившись. Хуан Бяо вышел на середину двора, ему навстречу из дома вышла мать. Метрах в двух за матерью следовал отец. Сияя улыбкой, мать пригласила:

– A-а, братец Хуан Бяо, заходи быстрее в дом.

– Тётушка До, – со всей учтивостью обратился к ней Хуан Бао, – староста послал меня передать вам кое-какие подарки на Новый год.

– Ой, неудобно-то как, – встревожилась мать. – Мы не заслужили, и отплатить-то нечем, как можно есть присланное старостой…

– Это распоряжение старосты. – Хуан Бао поставил сумку у ног матери. – Я пошёл, желаю весёлого Нового года!

Мать расставила руки, словно пытаясь его задержать, но Хуан Бао уже был у ворот.

* * *

– Ну, правда, неудобно… – проговорила мать.

Обернувшись, Хуан Бяо помахал нам рукой, а потом уехал так же внезапно, как и появился. На улице взревел мотоцикл. Мы поспешили к воротам и увидели, как мотоцикл выплюнул облачко синеватого дыма, подпрыгивая, покатил на запад и через мгновение свернул в проулок семьи Лань.

Простояв у ворот всей семьёй в оцепенении целых пять минут, мы увидели подъезжавшего на велосипеде со стороны железнодорожной станции продавца жареного мяса Сучжоу. Судя по его самодовольному виду, можно было предположить, что торговля у него шла успешно.