Сорок одна хлопушка

– Старина Ян, не желаешь на Новый год жареного мяса прикупить? – громко крикнул он.

Мать в его сторону и бровью не повела.

Он крикнул ещё громче:

– На место для могилы копишь?

– Шёл бы ты, мать твою, в своей семье места на кладбище покупайте! – выругалась мать, затащила нас во двор и заперла ворота.

В доме мать раскрыла мокрую сумку с красно-белыми морепродуктами вперемежку с кусками льда. Мать так и держала её раскрытой, пока отвечала на наши с сестрёнкой вопросы. О морепродуктах мать знала много, я же таких редкостей никогда в доме не видывал, а мать знала их все. Отец, похоже, тоже знал, но в качестве консультанта не выступал. Он сидел на корточках у печки посреди дома, взял щипцами раскалённый уголёк, прикурил сигарету и стал, попыхивая, затягиваться.

– Сколько всего… Этот Лао Лань… – бормотала обеспокоенная мать, вороша рыбу и креветки. – Съесть, что люди принесли, это запросто, а принести что-то людям – руки коротки…

– Раз прислал, надо есть, – решительно заявил отец, – а я буду делать, что он скажет, вот и всё.

Вечером наш большой дом с черепичной крышей засиял в свете электрических ламп, время керосиновых ламп и тусклого света осталось позади. Так, в лучах слепящего света под разглагольствования матери о благодеяниях Лао Ланя, которые всякий раз непременно вызывали конфузливое выражение на лице отца, мы и встретили Новый год. На моей памяти у нас никогда не было такого обильного празднества: на новогоднем столе были тушенные в соевом соусе тигровые креветки – большие, как скалки для теста. Впервые появились приготовленные на пару крабы – огромные, как лошадиные подковы. Первый раз на столе красовался жареный морской лещ – размером больше отцовской ладони. Некоторые дары моря я вообще никогда не пробовал, например, медуз или каракатиц. Благодаря этому я впервые осознал, что, оказывается, в этом мире есть много чего такого же вкусного, как и мясо.

Хлопушка двадцать четвёртая

Расположившись вокруг грузовичка, четверо мастеровых принялись выпивать и закусывать. Столом им служила расстеленная в грузовичке газета. Я не видел, что за мясо у них на газете, но слышал его запах. Ясно, на столе у них два вида мясных закусок, один – жаренные на древесном угле шашлыки с щедрым добавлением тмина; другой – монгольская жарёха, обильно приправленная сыром. Оживлённый ночной рынок на другой стороне шоссе ещё не закрылся, уходили одни покупатели, им вослед приходили другие. «Выступающий подбородок» вдруг схватился за щёку и вскрикнул. На вопрос, в чём дело, сказал, что зуб заболел. Сутулый старик холодно усмехнулся.

– Говорил тебе, не надо ерунду болтать, а ты не верил, – сказал коротышка. – Теперь веришь? Это тебе от мясного бога для острастки, потом ещё хуже будет.

– Ой, мама дорогая, как больно, умираю! – захныкал, зажав рот, «выступающий подбородок». Не знающий жалости старик затянулся, алеющий кончик сигареты осветил короткую щетину вокруг рта.

– Мастер, помоги! – взмолился страдалец.

– Тебе вот что помнить надобно, – раздражённо бросил сутулый. – Любая деревяшка с вырезанным на ней образом – уже не деревяшка.

– Мастер, но болит ужасно, – ныл страдалец.

– Ну и что ты здесь канючишь? – сказал сутулый. – Давай быстро в храм, вставай на колени перед образом святого и по губам себя, по губам, через какое-то время перестанет болеть, а потом и совсем успокоится.

Зажав рукой щёку и спотыкаясь, «выступающий подбородок» рванулся в храм, рухнул на колени перед образом мясного божка и захныкал:

– О бог мяса, недостойный больше не осмелится, сделай милость, прости меня… – А потом стал хлестать себя по губам то одной ладонью, то другой.

* * *

В первый день Нового года всегда избегавший нас Шэнь Ган появился в воротах собственной персоной. Войдя во двор, он по старинным правилам вежливости встал на колени перед табличкой наших предков и отвесил земной поклон, потом вошёл в дом. Его появление удивило всех в семье, и у матери вырвалось:

– Чего это ты?

На лице Шэнь Гана, который обычно при встрече с нами вёл себя нахально – ни дать ни взять, как говорится, дохлая свинья, что уже не боится кипятка, – появилось покорное и смиренное выражение, он вынул из-за пазухи толстый конверт и конфузливо проговорил:

– Твой брат не такой удачливый, тётушка, торговал вот и остался в убытке, занял у тётушки денег, до сих пор не смог вернуть, весь прошлый год крутился, подзаработал чуток, а должок тётушке всё равно возвращать надо. Тут три тысячи, пересчитай…

Он положил конверт перед матерью, отступил на шаг, присел на скамью перед печкой, достал из кармана пачку сигарет, вытащил пару и предложил одну сидевшему на краю кана отцу, который её принял. Другую протянул матери. Та не взяла. В красном свитере с высоким горлом из синтетики, с играющим на щеках румянцем мать выглядела очень молодой. В печке с гудением полыхал уголь, в доме было тепло. После возвращения отца дома у нас, можно сказать, шёл один удачный спектакль за другим, мать пребывала в радостном настроении, злоба с лица исчезла, даже говорить она стала по-другому.