Сорок одна хлопушка

– Шэнь Ган, – приветливо начала она, – я понимаю, что ты действительно остался в убытке, иначе не тянул бы так долго. Когда-то я решилась одолжить тебе последние кровные деньги, исходя из того, что ты – человек порядочный, о том, что ты по своему почину придёшь вернуть мне их, я вправду думать не думала, и во сне не могло привидеться такое. Я про это дело говорила и малоприятные вещи, ты уж не принимай близко к сердцу. Мы с тобой остаёмся добрыми односельчанами, ты вот, брат, вернулся, в будущем обязательно будем поддерживать отношения, не надо разводить церемонии. Пройдя через это, тётушка ещё лучше поняла, что на тебя можно положиться…

– Вы, тётушка, деньги-то всё же пересчитайте… – сказал Шэнь Ган.

– Ладно, – согласилась мать. Как говорится, когда беседуют, то с глазу на глаз, а когда занимают или возвращают, тут же пересчитывают. Одной бумажкой меньше – пустяк, а если, не дай и не приведи, бумажкой больше?

Достав пачку денег из конверта, мать послюнявила пальцы и пересчитала, потом протянула отцу:

– Пересчитай-ка ещё разок.

Отец проворно посчитал деньги и положил обратно перед матерью:

– Три тысячи как один юань.

Шэнь Ган встал, разинул рот и будто с натугой произнёс:

– Тётушка, а расписочку не вернёшь?

– Хорошо, что сказал, я бы и забыла совсем, – охнула мать. – Но куда же я эту расписку положила? Сяотун, не знаешь, куда я дела эту расписку?

– Не знаю.

Мать спрыгнула с кана, стала рыться в сундуках и шкафах и в конце концов нашла то, что искала.

Приняв расписку, Шэнь Ган внимательно прочитал её пару раз, убедился, что всё верно, и аккуратно засунул во внутренний карман. И ушёл.

* * *

Пока тот мастеровой хлестал себя по губам, я негромко продолжал рассказывать мудрейшему свою историю. Я-то думал, что мой рассказ привлечёт внимание этой четвёрки, но они были слишком увлечены мясом. Я хотел было сказать, что я – тот самый Ло Сяотун, изначальное воплощение бога мяса, но эти слова так и не сорвались с моих губ. Я подумал, что мудрейшему такая выходка может не понравиться, к тому же, даже скажи я это, они всё равно бы не поверили.

* * *

Вечером на второй день Нового года к нам в дом заявился с бутылкой «Маотай» в руках Яо Седьмой, тот самый, что всегда бросал вызов Лао Ланю. Мы как раз расселись за только что накрытым квадратным столом. Приход Яо Седьмого тоже поверг нас в изумление, потому что он никогда раньше у нас не появлялся. По взгляду матери я понял, что она в претензии ко мне за то, что я не выполнил её распоряжения перед ужином закрыть ворота, в результате этот тип и просочился к нам. Вытянув шею, Яо Седьмой окинул взглядом расставленную на столе еду и разозлившим меня тоном воскликнул:

– Ух ты, какое изобилие!

Отец приоткрыл рот, хотел что-то сказать, но так ничего и не произнёс.

– Куда нам с вашим домом равняться? – отбрила его мать. – У нас, как говорится, кое-как заваренный чай и жидкая каша – набить живот, и вся недолга.

– Уже не кое-как заваренный чай и жидкая каша, – не сдавался Яо Седьмой.

– Это у нас со вчерашнего дня осталось, – встрял я. – Вчера вечером мы ели больших креветок, крабов, каракатиц…

– Сяотун! – оборвала, зыркнув на меня, мать. – Ешь да помалкивай.

– Мы ели креветок, вот таких больших… – И сестрёнка показала ручками, каких.

– Устами младенца глаголет истина, – кивнул Яо Седьмой. – Как Ло Тун возвернулся, у вас, сестрёнка, в доме большие перемены произошли.

– У нас всё, как и раньше, – отрезала мать. – Ты, видать, наелся и не нашёл другого места, как прийти к нам позубоскалить?

– Вообще-то мне надо одно важное дело обсудить с братом Ло Туном, – со всей серьёзностью заявил Яо Седьмой.

Отец отложил палочки:

– Ну, пойдём в комнату, поговорим.

– Это что за страшные дела такие, чтобы в комнате обсуждать? – уставилась на него мать и, подняв голову, посмотрела на электрическую лампочку. – Ещё одну лампу зажигать, за электричество, небось, тоже платить нужно?

– Эти слова ещё раз выявляют твою истинную суть, сестрёнка, – съязвил Яо Седьмой и обратился к отцу: – Никакого страшного дела, конечно, нет, Старый Яо дерзнул выйти на улицу и обратиться с рупором ко всей деревне. – Он поставил бутылку «маотай» на плиту очага, достал из-за пазухи лист бумаги и протянул отцу: – Тут я написал разоблачительный материал про Лао Ланя, поставь свою подпись, и мы сообща свалим его, не позволим больше бесчинствовать этому последышу злодеев-помещиков.

Принимать этот материал отец не стал и глянул на мать. Та, опустив голову, возилась с рыбьей костью. Помолчав, отец сказал:

– Мой уход на этот раз, старина Яо, был одно мучение, одни разочарования, ко всему я остыл, ничего не хочется, хочу только хорошо провести дни свои. Ты поищи уж кого другого, чтоб он подписал – я это подписывать не буду.

– Знаю-знаю, Лао Лань вам в дом электричество провёл, – презрительно усмехнулся Яо Седьмой, – а ещё с Хуан Бао прислал мешок тухлой рыбы и гнилых креветок. Но ведь ты же – Ло Тун, неужто ты дальше носа своего не видишь? Разве Лао Лань купил тебя этими мелкими подачками?