Сотник

— Боярич — ладно, вы у меня тоже выучитесь. Но ты бы видел, какое мне из-за болота полотно в дар передали! Да что ж там такое делается, а, Мишаня?! Сам Тимофей такое умеет, что его изделия даже не княгине впору, а самой царице! Ты видел, что он Арине сделал? Непременно погляди! А ведь он только учится… А что же тогда его учителя делают? Мне теперь даже представить боязно. А платки, что Вере и Любаве новые родичи подарили! Я такой красоты никогда в жизни не видела, а уж я у батюшки всякого перевидала… Яркие, словно цветы весной на лугу, и все узорами расписаны. Да за такое туровские бабы весь торг разнесут, как сотня — ляхов! Не хуже, чем за наши кружева. А полотно! Широкое, по три локтя! Интересно, на каком таком стане его соткали?..

В голосе Анны слышалась плохо скрытая зависть пополам с восторгом истинной женщины, внезапно оказавшейся перед витриной магазина с последней коллекцией французской моды и без гроша в кармане.

"Ну, ясное дело, леди Анна до новых тряпочек дорвалась… Для баб это посильнее любого приворотного зелья. То-то на женской половине такой гомон стоял, и глаза у матери в пол-лица были, да и у остальных баб не меньше. Верка вообще сияет — ослепнуть можно.

Хотя тут бабы в своем праве. Вон, мужиков от златоустовского клинка вставило посильнее, чем девок с новых платьев. Надо потом при случае глянуть на эти подарки, что там за узоры такие невиданные? Неужто павловопосадские платки освоили?

М-да… разносторонний товарищ у нас в соседях. Но краски — это тема интересная. Для матрешек и расписной посуды, что мы на торг делаем, как раз пригодится. Если у Журавля их производство освоили, то можно не ограничиваться одной хохломой… Эх, жаль, жостовские подносы из жести делали, да и роспись там, кажется, с какой-то хитростью… Ну и что? Подумаешь, Жостово — нас и здесь неплохо кормят. И деревянное распишем, было бы чем!"

— Разберемся, матушка, — подмигнул Анне Мишка. — Ты, главное, скажи нашим бабам, чтоб они про такие чудеса языками не трепали… Опасно.

— Это я уже поняла, — построжела мать. — И бабы тоже знают, Аристарх озаботился…

— Ну и хорошо. А полотно я потом непременно посмотрю, сейчас мне некогда.

Не то, чтобы Мишка не поверил восторгам матери: после златоустовского клинка он уже мало чему удивлялся, но вначале надо было разобраться с насущными делами, а полотно не убежит.

Красава вскоре заявилась сама. Прямо в кабинет, чего раньше никогда не делала. После того, как Мишка велел ее пустить, она вошла и встала у двери, пряча глаза.

— Что ты, Красавушка? — улыбнулся ей Мишка. — По делу какому или просто так меня видеть захотела? Проходи, садись.

— Я-то пришла, а ты вон когда вернулся, а ни ко мне, ни к бабуле не пришел! А она даже и не княжна! И все равно я ей тебя не отдам! — с вызовом выпалила гостья, топнула ногой и уставилась на него исподлобья.

— Это тебе бабуля сказала?

Мишка вдруг понял, что детская непосредственность Красавы перестала его забавлять: слух неприятно резанули скандально-истеричные нотки дурной ревнивой бабы. Девчушка за время его отсутствия изменилась: подросла не очень сильно, но бесследно ушло детское очарование невинного ангелочка с огромными глазами, уступив место неизбежной в этом возрасте угловатости. Сама она этой перемены в себе не заметила и продолжала вести себя, как избалованный ребенок, привыкший, что ей всё прощают и потакают любым капризам. Однако надутые губы, насупленные брови и сморщенный носик больше не умиляли, а сложились в перекошенную злобой физиономию, напоминающую мордочку оскаленного хорька.

— Да чего бабуля в этом понимает! — возмущенно выпалила она, но потом сообразила, что сморозила глупость, шмыгнула носом и буркнула:

— Бабуля велела передать, что тебя зовет. Завтра с утра чтоб непременно приехал. Сказала — дело неотложное.

Но самое интересное она выпалила в конце:

— А я все равно своего добьюсь! Не будешь ты с этой жить. Не будешь! Юлька отступилась, а я не отступлюсь!