Совершенно не обязательные смерти

– Лон хороший! Он лучше всех, кого я знаю! – Кэтлин вот-вот сорвется на визг.

Я скольжу взглядом по корешкам книг, выстроившихся на полках. Если бы они умели говорить, то, наверное, сказали бы: «Заткнись, Кэтлин».

– Дорогая, я представляю, что ты сейчас чувствуешь… – начинает мама, но Кэтлин яростно сверкает глазами, и мама замолкает.

– Нет, не представляешь! – верещит Кэтлин, как какая-нибудь добродетельная мегера из классического романа. – Потому что, если бы представляла, если бы хоть ОТДАЛЕННО могла представить, как сильно я его люблю, ты бы за меня ПОРАДОВАЛАСЬ.

– Кэтлин…

– Замолчите! Я еще не закончила.

Почему они пытаются ее перебить? Это же все равно что просить море расступиться.

– Я хотела сказать, – продолжает Кэтлин, наставив на нас палец, словно волшебную палочку, – так вот, прежде чем вы грубо меня прервали, я хотела сказать, что мы с Лоном ЛЮБИМ друг друга. По-настоящему любим. Судя по тому, что вы мне тут устроили, вы понятия не имеете, что это значит. Из чего я делаю вывод, что вы кучка ПРИДУРКОВ.

В глазах Кэтлин столько праведного гнева, что хватило бы на двенадцать Маму. Она вся красная, лицо блестит от пота, словно после усердной тренировки.

– Кэтлин, твоего БОЙФРЕНДА, которого ты так ЛЮБИШЬ, подозревали в убийстве. Брайан говорит, что Лон обижал ту девушку, когда они встречались. Это ненормально. Ты бы хотела, чтобы у Мэдлин были отношения с человеком, который ее бьет?

– Он указывает, как тебе одеваться, – напоминаю я, чувствуя себя Иудой Искариотом.

– Мам, это всего лишь слухи, в них нет ни слова правды. – Кэтлин поворачивается ко мне. Ей даже не нужно ничего говорить, я и так знаю, что́ она обо мне думает. Но молчание в ее планы не входит. – А тебя, Мэдлин, я считала своей сестрой. А не какой-нибудь грязной сплетницей, которая чешет языком у меня за спиной, сходя с ума от зависти. Ведь я нашла свою любовь, а ты так и осталась ОДИНОКОЙ ВЫСОХШЕЙ СУЧКОЙ.

– Это нечестно! – ахаю я.

– А предавать меня – честно?! Я тут единственный честный человек.

– Дорогая… – Брайан по-прежнему само спокойствие.

– Не называй меня так! – огрызается Кэтлин. – Если человек тебе дорог, ты не станешь разрушать его любовь.

Мама берет Брайана за руку. Они наблюдают за Кэтлин, собираясь с духом. Мы привыкли к ее истерикам, но сегодня Кэтлин сама себя превзошла. Глаза вытаращены, волосы всклокочены, она мечется по библиотеке как безумная. Наконец хватает вазу с бело-синими узорами.

– Поставь на место, – напряженно велит ей мама.

– Обязательно, – отвечает Кэтлин и швыряет вазу в стену.

Та отскакивает и падает на мягкий коричневый ковер. Целая и невредимая. Кэтлин быстро поднимает вазу и снова швыряет. Невозмутимость Брайана наконец дает трещину. У него слегка дергается щека. Он прижимает пальцы к голове и слегка массирует виски.

А потом говорит – негромко, но твердо:

– Довольно.

– Что?

– Я сказал: довольно, Кэтлин Хэйс. Мы с твоей матерью и сестрой уже достаточно наслушались. Тебе запрещено видеться с этим парнем. Он опасен, ему нельзя доверять. И неважно, как сильно ты его любишь. Встречаться с ним ты больше не будешь. Ты не будешь ему писать – ни электронные письма, ни эсэмэски. А если будешь, мы об этом узнаем. И заставим тебя прекратить.

В эту секунду я искренне верю каждому его слову. И Кэтлин тоже. Она опускается на кушетку, прижимая вазу к животу.

– В школу-то мне можно ходить? – цедит она сквозь стиснутые зубы.

– Можно. Но мы будем отвозить тебя и забирать. А еще ты попросишь прощения у сестры. Она за тебя переживает, потому и пришла ко мне.

Брайан снова поднимает руки. Может, он посещал какой-нибудь курс по разрешению конфликтных ситуаций и его там научили волшебному жесту, внушающему доверие?

Кэтлин побледнела, черты ее заострились. Она сидит, поджав губы. А Брайан продолжает монотонно бубнить об «уважении границ» и о том, как важно «понимать, что взрослые иногда знают больше, чем дети». Кэтлин не закатывает глаза, но я вижу, скольких усилий ей стоит удержаться от этого.

– Ты меня слушаешь? – наконец спрашивает Брайан.

Кэтлин смотрит прямо на него:

– Да, Брайан. Слушаю. – Ее голос обманчиво кроток. Буря еще впереди. Я зажмуриваюсь. – И хочу тебе напомнить, что, хотя ты женат на моей матери, ты мне не отец. Ты всего лишь мамин муж. И не имеешь права указывать мне, что делать. Поэтому можешь пойти и подтереться своими запретами. Если я захочу, то буду встречаться с Лораном. Не тебе говорить мне, кого любить, а кого нет…

Брайан открывает рот и медленно закрывает.

– И еще… – Кэтлин встает с кушетки. – Я извинюсь перед Мэдди только после того, как она попросит прощения за то, что была мелкой пронырливой сучкой.

– Кэтлин Хэйс! – Маминым голосом можно резать сталь. – А ну-ка сядь! – рявкает она на Кэтлин, словно та – непослушная собака. – И позволь-ка рассказать тебе, как мы отныне будем жить. Есть два правила. Правило первое: ты должна уважать членов своей семьи. И Брайан теперь тоже относится к их числу. Поэтому хорошенько подумай над тем, что собираешься сказать. На твоем месте я бы лучше помолчала.

Но Кэтлин молчать не собирается.