Советник царя Гороха (сборник произведений)

Выбросив бутылку, она подошла вновь к столику и собрав залитую вином шелковую скатерть вместе с фарфоровой посудой, недоеденными бутербродами с диковинным паштетом, все кучей отправила вслед за бутылкой.

– Если бы на вас не работали, так или иначе, тысячи невольников, вы бы не могли себе позволить такой жест, Каролина.

– Знаю. Что же. – она села напротив и сложила руки на груди. – Вы к нам больше никогда не придете?

– А вам б этого хотелось?

– Не знаю, – пожала плечами девушка. – К нам никто не приходит. Пока была жива мама, приходили. Все больше к отцу. Теперь от нас шарахаются, словно от чумных. А может отец стал от всех шарахаться. Не знаю.

– Я сделал ошибку, что согласился погостить у вас?

– Смотря что считать ошибкой.

– Может перейдем на «ты»?

– Хочешь?

– Не знаю. Просто я устал от вечного «выканья». Это приятно только до определенной меры. Как и ощущение власти.

– Почему?

– Ничто так не старит, как власть.

– Расскажи мне что-нибудь…

– Что именно?

– Что-нибудь. Сейчас ночь, а спать я не могу.

– Ночь, – Никита оглянулся, будто желая удостоверится в ее словах.

– Ночь. А завтра будет утро, ты соберешься и уйдешь… Служить этой отвратительной машине, под названием Империя. Уйдешь, как это делает каждый день мой папа. Вот только не придешь к нам больше.

– Приду. Мне больше некуда приходить здесь.

– Возьми меня за руку.

– Хочешь?

– Не знаю. Просто я тоже устала.

Никита ощутил в своей руке прохладную легкую ладошку.

Глава 12

Две боевые галеры и несколько вспомогательных заморских кораблей неспешно шли вдоль берега. Раздавался ритмичный плеск тысяч весел и мерные удары барабана. «Тум…Тум…Тум…Тум…». В каждом таком ударе слышалась угрожающая мощь этих судов. «Независимость» и «Устрашающая» шли к Лапотному Порту, неся на своем борту два пеших и один конный легионы – 2-й Экспедиционный корпус, которому нужно было нанести наконец по диктатору Гороху и его войскам сокрушающий удар.

Наступление селивановцев, поддержанное 1-м Экспедиционным корпусом, захлебнулось в торфяниках под Гороховым. Натыкаясь на ожесточенное сопротивление, наступающие завязли в боях местного значения, в которых постпенно исходила их сила. Многие селивановцы дезертировали при первой же возможности, оставляя своих союзников один на один с не знающими пощады Гороховскими полевыми воеводами. Кто не дезертировал, тот спивался или начал «баловаться» упокой-травой.

Местные жители раскупили упокой-траву у саркабов, а потом, к ужасу командования 1-го Экспедиционного корпуса, начали выменивать это зелье у завязших и деморализованных заморских солдат на оружие и снаряжение. Наркомания, изначально направленная на разложение местного населения, словно лесной пожар перекинулась на ряды некогда самых дисциплинированных войск на планете. Элитные морские пехотинцы, хорошо знакомые со свойствами упокой-травы, всеми правдами и не правдами старались ее раздобыть.

В первое время упокой-трава давала прилив сил и одновременно приятное успокоение. Разжимались тиски всех проблем и забот, и на душе становилось легко и беззаботно. Весь мир казался более ясным, прозрачным, будто его кто-то тщательно умыл. Правда потом, когда действие упокой-травы заканчивалось, все тело охватывала невыносимая боль, а в душе возникала такая смертная тоска и безысходность, что многие подумывают о петле. Но стоит вновь пожевать листик упокой-травы – и все возвращается на свои места.

А что еще оставалось в тех нечеловеческих условиях, кроме как жевать упокой-траву? Заморцев окружали пылающие месяцами торфяники, леса, кишащие злобными партизанами, а сопровождал повсюду …голод. Снабжение постоянно прерывалось, и порой самые необходимые продукты шли по несколько недель и бесследно исчезали, захваченные вездесущими и не менее голодными бродячими войсками Гороха. Кроме того, началась осень: постоянно шли дожди, и все покрывалось слоем глубокой липкой грязи, через которую не мог пройти ни пеший, ни тем более конный. Временные дороги, сделанные из лесной гати, разбирались на топливо. И с этим очень сложно было бороться. Со свинцового неба то и дело падал мокрый снег: многие солдаты и офицеры болели, их лихорадило, мучил тяжелый мокрый кашель. Малейшая рана, царапина загнаивалась, многие легкораненые были обречены из-за развивающейся газовой гангрены. Они лежали рядами прямо на земле, их раны издавали ужасное зловоние, а рядом курились костры из влажной древесины, дающие больше дыма, чем тепла.

Если раньше в Заморском царстве не было более почетной и выгодной службы, нежели военная, то постепенно, с началом кампании против царства Гороха, поток тех, кто добровольно шел к вербовщикам, иссякал, словно река, обратившаяся в маленький ручеек, несущий помои. Не помогало ни увеличение платы, ни раздача пленных в качестве рабов и рабынь. Не помогала и раздача захваченных земель. Последняя мера вообще вызвала в среде экспедиционных сил брожение и разочарование.